Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

– Во-первых, – рассудительным тоном начала Срурха, – платить придется куда больше, чем за номер у нас.

– Заплатим, – ответила Двора-Дея.

– Во-вторых, концы от Тель-Авива до рынка и синагоги не сравнить с расстоянием от нашего двора. Лейзер и ты сможете ходить каждое утро и вечер?

– Походим.

– Ну, значит, остается самое главное препятствие.

– И какое? – фыркнула Двора-Лея.

– Сосед. Одесский раввин Шая. Хозяева – большие его почитатели и не хотят, чтобы в их доме поселились люди, которые могут не понравиться раввину. Без его согласия дом не сдается.

– И что, он такой переборчивый?

– Трем претендентам уже отказали, – развела руками Срурха. – Собственно, поэтому дом еще не заселен. Как ты понимаешь, в Тель-Авиве пустые квартиры на деревьях не висят.

– Ну и что мне прикажешь делать? В ножки валиться этому раввину? Слезы горькие лить?

– Ну зачем так, подруга? Надо просто прийти познакомиться. Тебе с его женой, ребецн Хаей, очень приятной, между прочим, женщиной. А Лейзер пусть посудачит с раввином. Вот и все. Ответ узнаем на следующий день. А может, и раньше.

– Скажите, какие сложности! – возмутилась Двора-Лея. – Можно подумать, что мы не дом снимаем, а получаем подарок от благодетеля.

– Снять нынче дом в Тель-Авиве, да еще на долгий срок – это настоящее благодеяние, – заметила Срурха.

– Хорошо, – махнула рукой Двора-Лея. – Пойдем прямо сейчас.

– Сейчас не получится. С раввином нужно договариваться заранее. Думаю, на завтрашний вечер я смогу устроить.

Ребецн Хая, высокая крупная женщина с ястребино выдающимся носом и явно обозначившимся вторым подбородком, проводила Лейзера в кабинет раввина, а сама пригласила Двору-Лею и Срурху выпить чаю в гостиной. Узнав, что гостья торгует на греческом рынке, ребецн засыпала ее вопросами. Ей все было интересно, но особенно отношения между торговцами и монахами, владельцами рынка.

– Эти святоши хуже царских жандармов, – жаловалась Двора-Лея. – Тех хоть подкупить можно было недорого. Стакан водки, ассигнация в карман – и дело улажено.

– В Одессе на Новом рынке у всего была своя цена, – вспоминала ребецн. – Что у жандармов, что у попов. Надо было только знать, к кому обратиться. А что, греческие монахи совсем не берут?

– Берут, как не брать! Кто в Османской империи не берет? Но просят столько, что дело того не стоит.

– Неужели нельзя договориться? – широко раскрывала глаза ребецн.

– Наверное, можно. Но для этого надо говорить с ними по-гречески. А у меня мозгов на еще один язык не хватает.

– Понимаю, понимаю, – кивала ребецн. – Вот, попробуйте вишневого варенья. Тут вишня не растет, нам его привезли из Одессы. Вы знаете, какая вишня растет на Украине?

– Мне ли не знать! Да у нас в Чернобыле… – улыбалась в ответ Двора-Лея, пускаясь в сладкие воспоминания о чернобыльском рынке.

Ребецн внимательно слушала, иногда задавала вопросы. Она неплохо разбиралась в торговле и, судя по всему, готовилась вступить на эту дорожку.

Дворе-Лее ребецн понравилась. И манерой держаться, и улыбкой, и интонациями. Она сразу почувствовала себя своей в этом совсем для нее новом доме. И когда Лейзер спустя полчаса вышел из кабинета, сердце Дворы-Леи невольно сжалось – вдруг мужчины не договорились? А ей бы так хотелось продолжить знакомство.

Они вежливо распрощались и пошли домой по берегу моря. На еще голубом вечереющем небе уже светила полная луна. Волны негромко шумели, разбиваясь о песчаный берег. Впереди, точно персты, указывающие в небо, торчали минареты Яффо.

– Как прошло? – осторожно спросила Двора-Лея.

– Мы помолчали полчаса, – ответил Лейзер, – потом рассмеялись и ударили по рукам.

– Без единого слова? – удивилась Срурха.

– К чему слова, если без них все понятно, – ответил Лейзер. – Дворале, пакуй вещи, завтра переезжаем.

Он помолчал несколько секунд и добавил:

– Теперь я понимаю хозяев дома. Мне тоже будет лестно поселиться рядом с таким человеком.

К обеду следующего дня нехитрые пожитки были уложены, возчик-араб, как принято на Востоке, запаздывал, и до сих пор сдерживаемый скепсис Дворы-Леи вырвался наружу. Она знала за собой эту неприятную черту характера, немало навредившую ее торговым делам и семейной жизни. Знала, но ничего не могла с собой поделать.

– Ты, я вижу, нашел себе нового ребе, – бросила она Лейзеру, перелистывающему книжку в ожидании возчика. – Опять в служки захотел? Шея по хомуту соскучилась?

– Нет, – отрешенно ответил Лейзер. – Раввин Шая – это нечто совсем иное, чем ребе Шломо Бенцион.

– Чем таким иное? Ему не нужен шамес?

– Нет, не нужен. Он все делает сам. Только сам. Другой путь в святости.

Двора-Лея хмыкнула и, не найдя что ответить, пожала плечами.

Расстояние от Яффо до Тель-Авива, которое пеший человек мог вразвалку пройти за полчаса, скрипучая арба преодолевала больше часа. Касторовые деревья по сторонам дороги степенно качали красновато-фиолетовыми рассеченными листьями на длинных черешках, мимозы с желтыми цветами источали сладковато-медовый аромат.

– Меняющий место меняет судьбу, – словно заговоренная повторяла Двора-Лея, идя за арбой рядом с мужем. – Что ждет нас на новом месте, Лейзер, что нас ждет?

– Только хорошее, – отвечал Лейзер, беря жену за руку.

– Хотелось бы верить, – обвив пальцами его пальцы, она сжала их, ища утешение в твердости мужской ладони.

– Думай о хорошем, Дворале, и будет хорошо, – повторял Лейзер. – Всевышний посылает нам только те трудности, на которые мы настроены. Человек сам притягивает на себя свои беды. Думай о хорошем, Дворале!

На новом месте жизнь пошла по-другому. Очень скоро, навещая подругу на постоялом дворе, Двора-Лея с отвращением зажимала нос, пробираясь по усеянным отбросами, вонючим улицам Яффо.

– Как я не видела этого раньше, где были мои глаза и нос? – спрашивал она саму себя и не находила ответа. Возвращаясь домой, Двора-Лея каждый день мылась проточной водой из водопровода в своем доме.

– В чистом теле чистые мысли, – усмехался Лейзер и, вдохновленный сияющими глазами жены, частенько следовал ее примеру.

Как-то раз Артем вернулся домой в конце недели раньше обычного.

– Мне надо до начала субботы поговорить с Эфраимом, – объяснил он матери.

Хотя Тель-Авив населяли формально нерелигиозные люди, субботу в нем соблюдали. Перед началом сумерек Народный бульвар перегораживали железной цепью, чтобы запоздавшие дилижансы из Иерусалима и другие конные повозки не могли въехать. Речь не шла о религиозном рвении, к субботе в Тель-Авиве относились как к древнему красивому обычаю, освященному веками ревностного исполнения.

В одних домах женщины благословляли субботние свечи, другие их зажигали без благословения, в третьих вообще ничего не делали. Синагог не было, и они даже не значились на генеральном плане застройки. Но желающие молиться собирались в частных домах. В Тель-Авиве набралось два или три миньяна.

После ужина все жители, нарядно одетые, высыпали на