Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

маленькую, там торгуют. А в большой – подсобка и склад, туда через ворота завозят товары. Арендная плата высокая, но одинаковая для всех. Зато воровства нет, проходы в квартал запираются на ночь, а внутри два сторожа стерегут.

– А почему углы у домиков скошенные? – удивилась Двора-Лея.

– Чтобы тележкам проще было разворачиваться.

– Просто как в сказке!

– Идем, поглядишь на товар, – предложила Срурха.

Двора-Лея двинулась было к ближайшему окну-витрине, но Срурха ухватив за рукав, остановила товарку.

– Не здесь. За углом торгует мой хороший знакомец. Когда-то, как ты, с парохода пришел к нам на постоялый двор. С тех пор заматерел, расторговался. Но добро не забывает.

Знакомец оказался бессарабским евреем по имени Янкель. Коренастый, среднего роста с загорелым до черноты лицом и карими веселыми глазами, он приветствовал Срурху как старую знакомую.

– За чем пожаловала, дорогуша? – спросил он, поправляя люстриновый картуз с пуговкой. – Как раз завезли свежий товар. Думал, завтра начну выкладывать, но для тебя завтра уже наступило, – он сделал широкий приглашающий жест в сторону подсобки. – Выбирай, что на тебя смотрит.

– Пусть подруга моя выбирает, – ответила Срурха, подталкивая вперед Двору-Лею.

– Пусть выбирает, – согласился Янкель.

– Заодно расскажет, как наши овощи против украинских.

– Украинских? – недоуменно переспросил Янкель.

– Да, Двора-Лея из Чернобыля. Вела там оптовую торговлю овощами и фруктами. Приехала несколько дней назад.

– Добро пожаловать на Святую землю, – любезно произнес Янкель. – Таки интересно, что скажешь.

Зайдя в подсобку, Двора-Лея оглядела помещение. На широких полках, прикрепленных к трем стенам, небрежными горками были насыпаны помидоры, огурцы, баклажаны, лук, яблоки, апельсины, груши и сливы. Осмотреть и перещупать их заняло около четверти часа. Янкель и Срурха, стоя у дверей, внимательно наблюдали за ее действиями.

Завершив осмотр, Двора-Лея стала посреди подсобки и, указав пальцем на помидоры, заявила:

– Товар неплохой, но снят с кустов дня два назад. Послезавтра начнет мягчать. Продавать надо немедленно и цену не держать. Огурцы собраны сегодня утром, можно не спешить. Про апельсины ничего не знаю, мне этот товар не знаком. Яблоки отличные, сливы и груши будут лежать долго, но есть несколько червивых, надо срочно перебрать, чтоб не запортили остальные.

– О! – с уважением произнес Янкель. – Я вижу, дама разбирается.

– Вот и возьми ее в помощницы, – немедленно ввернула Срурха. – У тебя же Гитл ушла, вот тебе и подспорье будет.

– А и возьму, – тут же согласился Янкель. – Вот только как она торговать станет? Без арабского тут никак.

– Так она ж способная, – заверила Срурха. – Через неделю заговорит.

– Через неделю? – с сомнением произнес Янкель.

– Ну через две.

– Хорошо, – согласился он и повернулся к Дворе-Лее: – Первую неделю будешь получать треть жалования, вторую – половину, а если все пойдет, как надо, с третьей недели полностью.

– Договорились, – ответила Срурха за Двору-Лею. – Завтра к открытию рынка она у ворот.

– Договорились, – подтвердил Янкель.

По дороге домой Двора-Лея неожиданно спросила:

– Скажи, Срурха, а что у тебя за имя такое странное? Отродясь не слышала.

– Мужа моего Исраэля яффские арабы Сруром кличут. Им так проще выговаривать. Ну а меня Срурхой. Мое настоящее имя, Ривка, давно позабыли, все Срурха да Срурха. Я и привыкла.

За ужином Дворе-Лее было что рассказать мужу и сыну. День, переполненный событиями, казался нескончаемым, но она все-таки сумела за каких-нибудь полчаса поведать о главных событиях.

Дослушав жену, Лейзер усмехнулся.

– Я же тебе говорил, что эта купчая не больше, чем бумажка. Никто не ожидал, что твой Дизенгоф окажется Мошиахом, но все-таки я не предполагал, что нам навяжут роль его осла.

– Ты же видишь, я ходила к нему, разговаривала. Только с него как с гуся вода, – буркнула Двора-Лея, не желавшая признавать правоту мужа. – Все, забудем про участок. Начнем обживаться в Яффо. Как все устроились, так и мы устроимся. Без милостей этого жука.

Двора-Лея ошиблась. Когда через несколько лет из-за арабских беспорядков евреям стало невозможно спокойно торговать и покупать на Яффском рынке, Артур Руппин выкупил большой участок земли рядом со строящимся Тель-Авивом и организовал на нем новый рынок, получивший название Кармель. Дизенгоф собрал всех владельцев участков «за линией прибоя» или размером «метр на метр», которых оказалось немало, и выделил им бесплатно на вечное владение места под торговые палатки. Это был поистине щедрый жест, обогативший не только Двору-Лею, но и все ее потомство.

А вот Срурха оказалась права – через две недели новая помощница начала бойко перекидываться словами с арабскими покупателями, а спустя несколько месяцев застрекотала на нем, почти как на идиш. Ошибок при этом она делала невероятное количество, правила построения фразы и словоупотребления были ей неведомы, но покупатели вполне понимали, какой товар им предлагает беия – продавщица – и сколько за него хочет.

Двора-Лея стала проводить на рынке большую часть дня, Артем уехал на плантацию под Гедерой, и Лейзер остался один в пустом номере. Отыскав хозяина постоялого двора Срура Коэна, он попросил показать ему ближайшую синагогу. Лейзер был уверен, что, подобно Срурхе, тот отведет его до самого места, но Срур, невысокий, вечно чем-то озабоченный толстячок с редкой бороденкой, ограничился коротким объяснением.

Ночью над Яффо прошла зимняя гроза. От ударов грома мелко дрожали оконные стекла, белые молнии, разрывая темноту, выхватывали из мглы то белую от косо летящего дождя башню францисканской церкви, то покрытое пенными барашками море.

«Вот сейчас я смогу наверстать то, что упускал годами, – думал Лейзер, стоя у окна. – Пришло мое время, и я не хочу упускать ни одного часа».

Следующим утром он отправился разыскивать синагогу. Мощные струи ночного дождя смыли с плоских крыш собравшийся за долгое лето мусор, перемешали его с уличными отбросами и разогнали по мостовым города.

Но ни завалы грязи, ни скользкие полосы сцепившихся друг с другом всевозможных ошметков не занимали внимания Лейзера. Его мысли были заняты другим, совсем другим. Тем, что он долгие годы носил в себе, боясь произнести вслух.

Ночная гроза словно распахнула в его сердце плотно запертые двери, и сейчас, неспешно пробираясь по покрытым грязью улицам, он шептал себе под нос то, о чем совсем недавно даже боялся думать.

«Да, помогать ребе Шломо Бенциону много времени не занимало, ребе человек крайне скромный и неприхотливый. Но я был при нем постоянно настороже. Все время прислушивался, не позовет ли ребе, без устали соображал, что может ему понадобиться в ближайшее время.

Помогать праведнику нелегкая задача, непрестанно боишься допустить промашку. Он позовет, а ты отлучился, он что-нибудь попросит, а у тебя не приготовлено и взять негде. В таком состоянии невозможно серьезно разбирать сложные