Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

– Еще бы! – буркнула Двора-Лея.

– Значит, вы не могли не понимать, что за внесенное вами пожертвование невозможно приобрести участок земли. Ни в Чернобыле, ни в Палестине, разве что в пустыне Сахара.

– Тогда зачем вы морочили людям голову?! – вскричала Двора-Лея.

– Простите меня, мадам, – ответил Дизенгоф. – В мои планы не входило вас обманывать, так же как и в ваши не входил переезд в Тель-Авив. Бумаги я вам дал в знак причастности к возрождению еврейского присутствия на Святой земле. Не более того. Но коль скоро так сложились обстоятельства, обязательно постараюсь отыскать какой-либо вид компенсации. Обещаю.

– Знаем мы цену вашим обещаниям! Они как кислые яблоки – скулы сводят.

Дизенгоф хмыкнул.

– Но уже сейчас я могу торжественно заявить: если вы осушите свой участок, я обязуюсь не брать с вас городской налог.

Он снова прикоснулся к шляпе, повернулся на каблуках и ушел.

– Умора! – расхохоталась Срурха. – Это была просто умора.

– Не вижу ничего смешного! – гневно произнесла Двора-Лея.

– А я вижу, – невозмутимо парировала Срурха. – Мне эта твоя покупка с самого начала казалась странной. Тут люди в долги влезают, берут ссуды в Англо-Палестинском банке под большие проценты, и все, чтобы купить небольшой участок земли под домик в Тель-Авиве. А ты за какие-то гроши получила полдунама. Не хочу тебя расстраивать, но Дизенгоф хоть и жук, но прав.

– Уф! – возмущено выпустила пары Двора-Лея. – Уф, уф и уф!

– Вот что, – продолжала меж тем Срурха, пытаясь успокоить подругу, – раз уж мы тут оказались, давай поглядим на Тель-Авив.

Тель-Авив оказался поселком, состоящим из нескольких незаконченных улочек. Дома с четырехскатными крышами окружали палисадники, густо засаженные деревьями. Деревья были еще совсем молодыми и больше походили на кустарник, но, судя по их количеству, обещали через несколько лет превратить палисадники в настоящие сады.

Дома выглядели просторными, а столбы с проводами, соединенными с каждой крышей, пробудили любопытство Дворы-Леи.

– Это электричество, – объяснила Срурха. – У каждой хозяйки Тель-Авива будет свет и водопровод. Они забудут про ведра, колодцы и бочки, про дрова, печи и свечи. Готовить будут на электричестве, освещать дом электричеством, греть воду для ежедневной ванны электричеством.

– Хм-м-м, – задумалась Двора-Лея. – Звучит заманчиво. Вопрос, не враки ли это?

– Совсем не враки, – заверила ее Срурха. – У меня несколько знакомых уже живут здесь. Все правда.

Они не спеша прошлись по улицам, и с каждым шагом Дворе-Лее все больше и больше нравился Тель-Авив. Небо здесь выглядело более голубым, чем в Яффо, а желтые дюны, окружавшие белые дома, были необычайно живописными. Ветерок приносил из садов аромат цветущих апельсиновых деревьев, он смешивался с соленым запахом моря и казался Дворе-Лее благоуханнее духов.

– Ты знаешь, – сказала она по дороге домой, – я бы с удовольствием стала жить в этом поселке.

– Свободных участков уже нет, – ответила Срурха. – Но скорее всего часть домиков пойдет на съем. А через несколько лет, если все пойдет хорошо, докупят еще земли и выставят на продажу новые участки. Тебе сейчас главное найти работу. Что ты умеешь делать?

– Я умею продавать овощи и фрукты.

– Неплохо. Давай пройдем мимо часовой башни, посмотришь местный товар, приценишься. Да и я погляжу, как ты умеешь.

Двора-Лея поняла, что новая подруга устраивает ей проверку. Наверняка у Срурхи хватало знакомых торговцев, но прежде чем просить кого-то пристроить новоприбывшую, она захотела сама убедиться, что та умеет.

«Ладно, – подумала Двора-Лея, – проверка так проверка».

Подойдя к площади, она преобразилась. Утром заполнявшие ее ларьки и духаны были диковинной заграницей, на которую она пялилась, чуть не раскрыв от удивления рот. Сейчас они превратились в место работы, где нужно было выживать и бороться за кусок хлеба.

Двора-Лея двинулась через базар, ловко лавируя между лоточниками и оставляя без внимания все, что не могло принести пользы. Побоку восточные сласти, источающие желтые слезы меда и сложенные горками на огромных медных подносах. В сторону козий, окрашенный свеклой, сыр в стеклянных банках. Прочь ведра простокваши из овечьего и козьего молока. Не до бараньих туш с вывороченными напоказ жирными курдюками. Двору-Лею интересовали только овощи и фрукты.

Останавливаясь возле прилавков с пирамидами пунцовых помидоров, штабелями темно-зеленых, блестящих огурцов, грудами синего и желтого лука, она быстро пробегала по ним пальцами, как пианист пробегает по клавиатуре рояля, и тут же переходила к следующему прилавку.

Пройдя насквозь через ряды, Двора-Лея остановилась возле колонн сарайя и принялась брезгливо отирать пальцы платочком.

– Ну, что скажешь? – спросила ее Срурха, с уважением наблюдавшая за манипуляциями подруги.

– Мусор, – презрительно бросила Двора-Лея. – Для блеска их смазывают каким-то маслом, но огурцы дряблые, помидоры мягкие, лук гнилой. У нас такой товар бросали бы сразу в мусорную корзину, он уже ничего не стоит.

– Понимаешь, – сказала Срурха таким тоном, словно делала пометку на полях. – Это хорошо. А сейчас пошли к монахам. Видишь над парадной дома, в котором бек устраивает пиршества, круглую такую завитушку из камня?

– Вижу.

– Это греческий значок. Монахи его перед входом в каждый свой дом из камня выкладывают.

– Похоже на буквы. А что он означает?

– Понятия не имею, сроду не интересовалась[19]. Да какая нам разница, пошли уже!

На рынок вела длинная узкая подворотня с низким стрельчатым сводом. Вернее, это был тоннель, прорезающий дом насквозь и в конце упирающийся в железную решетку с калиткой. У калитки стоял внушительных размеров монах, в черной рясе до пола, весь обложенный кудрявой, лоснящейся бородой. Тяжелый серебряный крест плоско лежал на выпирающем животе.

– С продавцов он берет за вход, а покупателям бесплатно, – негромко произнесла Срурха.

Монах окинул женщин взглядом и что-то неодобрительно пробурчал. Срурха безропотно подошла к вделанной в пол решетке и принялась чистить подошвы.

– Что он хочет? – прошептала Двора-Лея.

– Чтобы мы не тащили с площади навоз, – ответила Срурха, уступая место над решеткой. – Там внутри чисто, точно в лазарете. Монахи заставляют владельцев лавочек в конце каждого дня собирать мусор и мыть мостовую.

– Так то ж хорошо! – воскликнула Двора-Лея, яростно соскребая грязь с подошв. – Мне нравится.

Миновав калитку, они оказались на перекрестке двух нешироких улиц. Улицы представляли собой непрерывную череду одинаковых одноэтажных домиков цвета охры с плоской крышей. В каждом домике выделялось большое окно-витрина, в котором красовались разные товары, в основном овощи и фрукты. Рядом с окном были железная дверь и небольшие, тоже железные, ворота. И двери, и ворота покрывал аккуратный слой коричневой краски. Булыжная мостовая казалась только что вымытой.

– Вот, – сказала Срурха, – тут целый квартал-рынок. В каждом домике лавка из двух комнат, дверь ведет в