Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

увидел происхождение этой силы. Под фонарем стояла Бейле, явно ожидая его. Он не сомневался в этом ни одной секунды и сразу направился к ней.

– Ты меня дожидаешься, Эстер-Бейле? – на всякий случай спросил Артем.

– Конечно. Только, пожалуйста, не Эстер-Бейле. В Париже меня называли просто Беллой.

– Хорошо, Белла. Прогуляемся по бульвару?

– Пойдем. Я хочу рассказать тебе о моем неудачном замужестве.

– А я о своей несчастной любви.

Свадьбу устроили сразу после Пурима. Гостей оказалось немного, Шапиро просто некого было приглашать, а семья невесты, обжегшаяся на первой свадьбе, на вторую позвала только самых близких родственников и друзей. Церемонию вел раввин Шая.

– Это неприлично, так сиять от счастья, – толкнула Срурха в бок Двору-Лею.

– А ты посмотри на жениха и невесту, – ответила та, отирая непрерывно катящиеся слезы. – Блестят, точно начищенный самовар.

– Они блестят, а ты пар выпускаешь, – улыбнулась Срурха. – Под хупой невесте полагается плакать, а не матери жениха.

– Плакать никому не полагается, – ответила Двора-Лея. – Я бы смеялась, да только слезы не дают.

Через неделю после свадьбы молодая пара уехала на несколько дней в Иерихон, к источнику Элиши. Когда-то пророк благословил ядовитый родник, отравлявший окрестности Иерихона, и он, тут же изменив свои свойства, стал целебным. Фрида настояла, чтобы Белла и Аарон побыли вдвоем у источника, попили воду, порадовали друг друга вдали от глаз знакомых. Всезнающий Роман Чеслер порекомендовал гостиницу в Иерихоне, считающуюся вершиной фешенебельности, и Эфраим заказал для молодых самый дорогой номер.

По дороге Белла вспоминала отели, которые она видела в Париже. Разумеется, они не предполагали, будто в Иерихоне их ожидает нечто хотя бы отдаленно напоминающие рассказы Беллы, но действительность оказалась куда хуже ожидаемого.

На площадке перед входом в гостиницу стояли дешевые столы, несколько арабов в халатах и куфиях пили за ними кофе и курили кальяны.

Большая комната, гордо именуемая залом, была отделана в примитивном оттоманском стиле. Зеркала в аляповатых золоченых рамах, цветастые, кричащие занавески из ткани, задешево купленной на восточном базаре, безвкусные олеографии на стенах, высоко повешенная клетка с канарейкой. А мебель…

– Такое убожество в Париже можно увидеть только в третьесортных ресторанах и дешевых бистро, – фыркнула Белла.

Метрдотель Али, араб с пышными усами, был одет, как ему, наверное, казалось, по-европейски. Поверх традиционного полосатого халата он напялил пиджак, а куфию заменил турецкой красной феской с черной кисточкой. Белла, не сдержавшись, прыснула от смеха, но Али был так добродушен, услужлив и любезен, что молодожены быстро простили ему дурацкий наряд.

Гостиницу заселяли богатые арабы из Шхема и Рамаллы и несколько турецких чиновников из Иерусалима. Евреев, кроме Беллы и Артема, больше не было.

– Мы умрем здесь от скуки, – фыркнула Белла, когда они поднимались по лестнице в свой номер. – Взгляд задержать не на чем, сплошные пошлость и дурновкусие.

Несколько утешил вид из окна комнаты. Их «апартаменты» находились на втором этаже, они попросили подать ужин в номер и уселись за столом на балконе. Закат солнца на фоне Моавитских гор был великолепен. Алый цвет сменялся багряным, пурпурный переходил в оранжевый, терракотовый – в палевый, затем в голубой, а темно-синий вечерний цвет постепенно перетекал в ночь.

С высоты второго этажа был хорошо виден одноэтажный, утопающий в зелени Иерихон. Пальмы и пирамидальные тополя, платаны и смоковницы, сикоморы и касторовые деревья, заборы, поросшие можжевельником, желтыми мимозами и терновником. Стены многих домов были увиты бугенвиллеей и люцерной. Из этого огромного сада поднимался терпкий душистый аромат.

По турецкому обычаю сначала принесли кофе. В маленьких пузатых чашечках, очень сладкий, сваренный со специями и покрытый коричневой пузырчатой пенкой.

Они пили кофе, озирая видневшуюся вдали синюю полосу Мертвого моря, впадающий в него зеленоватый Иордан, особенно красивый на фоне розовых Моавитских гор.

Обед пришлось ожидать долго. Еду для них специально заказали в единственном в Иерихоне еврейском санатории доктора Файнберга. Белла настояла на этом еще в Тель-Авиве.

– Если бы ты видел состояние арабских кухонь, – восклицала она, широко раскрывая глаза от ужаса, – ты бы не прикоснулся ни к одному приготовленному там блюду.

Артем быстро понял, что для его жены гигиена – это не дисциплина, которую она изучила и собирается преподавать, а религия. Белла говорила о чистоте со страстью истинно верующего человека. И как-то так получалось, что разговор, начатый на какую угодно тему, всегда сводился к восторженному восхвалению гигиены.

Судя по всему, Белла решила начать супружескую жизнь с обращения Артема в свою веру. Он не сопротивлялся, его вполне устраивали стремление к чистоте и порядку. Правда, не на уровне поклонения.

– Красота и чистота нераздельны, – благоговейно провозглашала Белла. – Я бы даже сказала, что чистота и есть красота. Люди любят грязь, привычны к ней и давно перестали замечать. Человек должен дважды в день, утром и вечером, обтираться холодной водой, желательно с головы до ног или хотя бы до пояса. Мы должны чистить себя и шлифовать, подобно тому, как ювелир шлифует алмаз. И тогда наши духовные качества засияют настоящим светом.

Белла ласково улыбалась, и от ее улыбки у Артема обрывалось сердце. Его красавица-жена просто не понимала, не ведала, сколько горестных и сладких воспоминаний всплывали в памяти при виде улыбки, так похожей и не похожей на улыбку другой девушки. Они обе соединились для него в одно целое, Варя жила в теле Беллы, смотрела на него ее глазами, улыбалась ее улыбкой, и Артем был готов согласиться с чем угодно, лишь бы слушать не прерываясь этот голос и глядеть в эти глаза.

И он кивал, и ласково улыбался в ответ, и брал в свою руку ее нежную ладошку, осторожно перебирая тонкие пальчики.

– Грязь физическая угнетает тело, – продолжала Белла, поощренная согласием мужа. – Угнетенное тело влияет на душу, и та тоже начинает ощущать себя грязной. А дальше – подобное притягивает подобное. Душа, которой кажется, будто она нечиста, начинает тянуться к духовной нечистоте и грешить. Наше главное правило звучит так: в чистом теле – чистая душа. Мы должны брать пример с кошек, они постоянно умываются. Поэтому и такие живучие! Не зря говорят, что у кошки девять жизней. И это следствие чистоты и гигиены!

– Но, милая, – робко возражал Артем. – Это поговорка русского простонародья. В наших книгах ничего похожего не написано.

– В каждом народе кроется своя мудрость. Почему не позаимствовать, коль у нас такой нет?

Вместо ответа Артем прижимал ее к себе и покрывал поцелуями.

Поздно принесенный обед превратился в ужин. Мягкий ветерок приносил звуки засыпающего городка, лай собак и ароматы вечерних булок. Луна осветила горы, в