Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

находили поддержку далеко за пределами круга умеренных аболиционистов: критика рабства и негативное отношение к присутствию чернокожего населения в Америке могли идти рука об руку[654]. В то же время радикалы во главе с публицистом Уильямом Ллойдом Гаррисоном такие планы отвергали[655]. Даже на Севере аболиционисты США сталкивались с большим сопротивлением, чем то, которое когда-либо испытывали их коллеги в Великобритании. Это сопротивление могло принимать формы физического насилия против активистов и аболиционистской литературы, и в то же время – форму замалчивания. После так называемого Миссурийского кризиса 1819–1821 годов ведущие политические силы США негласно условились положить тему рабства под сукно. В 1836–1844 годах в Конгрессе США даже действовало «правило затыкания рта» (gag rule), запрещавшее любое упоминание этой темы. Таким образом, здесь долгое время отсутствовала та политическая воля к реформам, благодаря которой в Великобритании вопрос рабства был увязан с вопросом избирательного права и вошел в большой пакет реформ 1832–1833 годов.

Борьба белых и черных аболиционистов против рабства сама по себе не могла бы привести к Гражданской войне, а без Гражданской войны этот «особый институт» (peculiar institution), вероятно, продержался бы еще долго. Гражданская война со стороны Севера не имела целью окончание рабства напрямую. «Прокламация об освобождении рабов» Линкольна от 1 января 1863 года – важнейшая веха в истории афроамериканцев в XIX веке – наряду со своим главным содержанием имела прагматическую сторону и в этом отношении представляла собой попытку мобилизовать сопротивление чернокожих в пользу военных усилий Севера. Сам Линкольн изначально не был аболиционистом, но с 1854 года публично выступал против рабства[656]. Он всегда считал рабство противоречащим морали, но долгое время не видел альтернативы, поскольку считал, что чернокожие не сумеют жить на равных правах в преимущественно белом обществе. Однако столь же давнее убеждение Линкольна состояло в том, что каждый человек должен пожинать плоды собственного труда и иметь возможность проявить свою личность. Будучи президентом, Линкольн сначала также с осторожностью относился к идее полного освобождения рабов, но затем пошел на этот шаг с характерной для него решимостью. Таким образом, даже если отмена рабства в США представляла собой не кульминацию непрерывно растущей готовности верхов к реформам и мобилизации общественности, а побочный продукт боевых действий, проблема рабства все-таки находилась у истоков Гражданской войны Севера и Юга. Она являлась главной причиной, по которой слабые центральные институты государства – президент, конгресс и Верховный суд – не могли больше сдерживать центробежные тенденции в регионах. Обсуждение аргументов за и против расширения рабства на новоосвоенные западные территории четыре десятилетия подряд, с 1820 по 1860 год, оставалось негласной центральной темой внутренней политики США. Трансатлантические революционные процессы, к которым относились в том числе революция на Гаити, декларированная в 1794 году (и отмененная в 1802‑м) отмена рабства во всех французских колониях и запрет рабства в Великобритании, подорвали основы рабства, однако почти в то же самое время южные штаты США, удаленные от Восточного побережья, превратились в новый оплот плантационной экономики.

Абстрагируясь от провозглашенного Линкольном принципа нерушимости союза штатов, скажем, что это вполне могло бы привести к параллельному существованию на территории США двух государств с различным устройством, если бы рабовладельцы южных штатов, начиная с Джорджа Вашингтона и до избрания Авраама Линкольна, не имели преобладающего влияния в национальной политике. Ментальное обособление Юга до Гражданской войны сопровождалось поэтому параллельно попытками принудить Север отказаться от его моральных принципов. Так, в 1850 году конгресс принял Закон о беглых рабах, разрешавший федеральным властям преследовать их и в свободных от рабовладения штатах и силой возвращать владельцам на Юге (Fugitive Slave Law). Известен целый ряд подобных провокаций. Они наглядно показывали, что нормативного единства Союза, эмоционально взращенного мифа эпохи основания США, более не существует. Эта запутанная и напряженная ситуация завершилась Гражданской войной, в начале которой каждая из сторон претендовала на роль оскорбленной невинности. Оба лагеря в значительной степени ориентировались на внешний мир. Для находящегося в процессе индустриализации Севера важнейшим политическим и культурным ориентиром, несмотря на отдельные реальнополитические конфликты, являлась Великобритания, тогда как элитам южных штатов были более близки другие, все еще существовавшие рабовладельцы в Бразилии и на Кубе. «Прокламация об освобождении рабов» Линкольна произвела, таким образом, и внешнеполитический эффект, уже окончательно закрепив симпатии британской общественности за Севером. Если до этого под давлением Наполеона III правительство лорда Палмерстона еще обдумывало идею о вмешательстве в Гражданскую войну США, то после «Прокламации…» Линкольна в Великобритании начались массовые демонстрации, в которых спустя тридцать лет снова ожил моральный запал аболиционизма и которые исключали вмешательство Лондона на стороне южных штатов[657].

Бразилия в сравнении с США

На Гаити и в США конец рабства сопровождался кровопролитием в крупном масштабе. В остальных странах Карибского бассейна и в новых республиках Испанской Америки, где законы об отмене рабства принимались в основном в 1850‑х годах, а также в Российской империи при реализации решения об отмене крепостного права 1861 года все проходило более мирно. Куба и Бразилия также пошли сравнительно ненасильственным путем. Было ли рабство в Латинской Америке менее брутальным для своих жертв, чем на Карибах и США, остается предметом дебатов среди историков. Тот факт, что смертность рабов в Бразилии вплоть до конца системы оставалась существенно более высокой, чем в южных штатах США, очевидно, говорит против такого утверждения. Зато не подлежит сомнению, что и в политически независимой Бразилии, и в испанской колонии Кубе существовали мощные силы, поддерживающие рабовладение, – иначе бы оно не продержалось до 1886 и 1888 годов. В Бразилии еще в начале 1880‑х рабовладельцы отстаивали свою собственность с оружием в руках. Открытое и пассивное сопротивление рабов было постоянным. Но степень репрессий оказалась достаточной для того, чтобы предотвратить крупные восстания рабов. На Кубе, куда африканцев доставляли еще вплоть до середины 1860‑х годов, тема освобождения рабов вплеталась в более обширную программу войны за независимость 1868–1878 годов. Война закончилась поражением, но и креольские повстанцы, и испанское правительство переманивали рабов на свою сторону, обещая им свободу[658].

В сравнении с Кубой (и всеми иными системами рабства, существовавшими в Испанской Америке) Бразилия наряду с южными штатами США была второй из крупных рабовладельческих систем западного мира. Отмена рабства последовала не внезапно, как в США, а стала результатом «Золотого закона», подписанного принцессой-регентшей Изабеллой в 1888 году в качестве последнего эффектного распоряжения монархии: так завершился долгий период, на протяжении которого рабство теряло свое значение и который был отмечен большим количеством вольноотпущенников. Под давлением Британии Бразилия в 1831