Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

где рабство было глубоко укоренено, старались избегать слишком резкого провоцирования господствующей элиты. В условиях преобладающего индуизма возникала чрезвычайно серьезная проблема: с какого момента подчиненность низших каст можно квалифицировать как вид рабства. Не всегда все было так однозначно, как в штате Керала, где членов низших каст в начале XIX века их господа могли продавать, покупать, закладывать, а иногда даже безнаказанно убивать. До сих пор индийское общество остается особенно уязвимым в отношении долгового рабства и близкого по форме к рабству детского труда. Однако в целом уже до середины XIX столетия в Индии начался долгий путь к эмансипации. В юридическом смысле важной вехой стал 1843 год. С этого момента суды в Индии стали отказывать в удовлетворении исков, которые основывались на утверждении о рабском статусе обвиняемого[648]. Многие из тех, кто в последующие десятилетия покинул Индию в качестве наемных рабочих, шли на это, чтобы избежать еще более жестких условий постепенно отступавшего рабства.Отмена рабства во Франции и в Нидерландах

Несмотря на сильное британское давление, Франция тянула с отменой рабства до 1848 года. Французские власти ограничивались пустыми обещаниями, необходимыми, чтобы умиротворить Великобританию. Гуманный аболиционизм не находил особой поддержки среди французской общественности. Колониальная администрация в период Реставрации (1815–1830) функционировала в тесном согласии с интересами плантаторов. На Карибах – за исключением Гаити, разумеется, —в более мягких формах была восстановлена система рабовладения Старого режима, а на острове сахарных плантаций Реюньоне в Индийском океане, по времени синхронно с испанской Кубой, такую плантационную экономику воссоздали заново. До начала эпохи свободной торговли все еще было возможно допускать на французский рынок сахара только производителей из собственных колоний. Парадоксальным образом именно правительство короля Карла X – особо реакционный режим даже по меркам Европы периода Реставрации – в 1825 году заключило с Гаити соглашение о свободной торговле и первым из европейских государств признало мятежную черную республику, хотя и ценой огромных репарационных выплат изгнанным французским землевладельцам[649]. Июльская монархия, в 1830 году пришедшая на смену правлению Бурбонов, покончила с тайной продажей рабов во французские колонии, которая не раз вызывала конфликты с Великобританией, взяла плантаторов под более жесткий контроль и в целом ориентировалась скорее на политическую модель современной Великобритании, чем на прошлое Старого режима.

Но лишь в ходе революции 1848 года небольшой группе противников рабства во главе с Виктором Шельхером, сыном предпринимателя, который своими глазами увидел в 1829–1830 годах на Карибах ужасы рабства, удалось добиться его юридической отмены. Успех французского аболиционизма 1848 года объясняется тем, что уже и прежде вне узкого круга заинтересованных лиц рабство находило все меньше защитников. Дело аболиционистов в 1840‑х годах поддержали многие выдающиеся интеллектуалы от Токвиля и Ламартина до Виктора Гюго. Вдобавок новый республиканский режим мог контролировать ситуацию в колониях лишь в том случае, если бы ему удалось обуздать плантаторские элиты. Республика и наследовавшая ей монархия Наполеона III приняли на себя роль доброжелательных отцов-покровителей своих темнокожих колониальных подданных[650]. Массового движения против рабства, пользовавшегося широкой поддержкой и функционировавшего в течение долгого времени, во Франции никогда не существовало.

Последними из западноевропейских стран в 1863 году ликвидировали рабство в своих небольших американских владениях, прежде всего Суринаме, Нидерланды. Они также пережили переходный период полурабства, продолжавшийся до 1873 года. Подобно Великобритании и Франции (но в отличие от США и Бразилии) рабовладельцы получили компенсацию из государственной казны. Расходы на эти компенсации возмещались непосредственно из доходов Голландской Ост-Индии, которые в середине XIX века в результате введения «культурной системы» существенно выросли. Так индонезийские подневольные работники оплачивали освобождение карибских рабов[651].

Отмена рабства в западноевропейских колониях походила на отложенный эффект домино. После примера Великобритании ни одна из прочих европейских стран, которая хотела слыть цивилизованной, не могла себе больше позволить надолго остаться в стороне от тенденции отмены рабства. Отмену крепостного права в России 1861 года также следует рассматривать как часть этого общеевропейского тренда. Она представляла собой в особой степени государственный проект. Ни крестьянские восстания, ни общественное движение за свободные трудовые отношения не играли при этом существенной роли. Крепостное право, с точки зрения царя Александра II и его советников, лежало черным пятном на международном престиже империи и было институтом, препятствовавшим социальной модернизации.

Конец рабства в США

Совсем иначе развивалась история в США[652]. Нигде в мире рабовладельческое общество не стояло на более прочных основаниях, чем в южных штатах США. Даже в демографическом отношении, несмотря на отсутствие подвоза рабов из Африки, оно выросло в разы. Накануне войны Севера и Юга в США проживало 4 миллиона рабов, тогда как еще в 1840 году их было только 2,5 миллиона[653]. Эти люди жили в одном и том же обществе с белыми, тогда как британских и континентально-европейских аболиционистов заботили судьбы рабов по ту сторону океана и в своих собственных странах они редко имели возможность встретиться с африканцами. Аболиционистское движение занималось агитацией на нерабовладельческом Севере, тогда как на Юге шансов на развитие оно не имело. В идейном и политическом отношении в южных штатах накануне Гражданской войны постепенно укреплялся менталитет осажденной крепости, не допускавший оппозиции против системы. Большинство белых, не бывших рабовладельцами, в качестве избирателей солидаризировались с выпячиваемой пропагандой идеей «Юга», поддерживая социальные условия, из которых сами они непосредственно выгоды не извлекали. В целом стиль жизни крупного плантатора оставался идеалом для многих белых, не принадлежащих к господствующей элите. Аболиционисты на Севере, которые смогли организоваться в наступательный союз лишь к 1830‑м годам, при активном участии женщин и афроамериканцев мобилизовали более узкую социальную базу, чем британские противники рабства на волне различных кампаний, предшествовавших 1833 году. Аболиционисты США вели борьбу в еще более трудных условиях, чем их британские предшественники, поскольку Север и Юг США были связаны между собой теснее, чем Великобритания со своими далекими сахарными колониями. В обществе Севера в гораздо большей степени, нежели в Великобритании начала XIX века, был распространен расизм – сказывалось его собственное рабовладельческое прошлое.

Североамериканские аболиционисты сталкивались с более изощренной апологией рабства; они ссылались на более радикальные религиозные источники и в идеологическом спектре США считались большими фанатиками, нежели их британские коллеги. Убеждение в том, что практика и просто трусливое соглашательство с рабством – это грех, подлежащий наказанию, у многих из них практически приобретало характер мании. Поскольку часто на первом месте у них стояло освобождение от зла рабства, тогда как интеграция чернокожих в американское общество заботила их в меньшей степени, предложения о решении проблемы путем репатриации освобожденных рабов в Африку