О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

Володя ожидал, что в гей-клубе будут одни мужчины, но, оказавшись внутри, отметил, что женщин там столько же, сколько мужчин, и даже гоу-гоу танцоры были обоих полов. Среди посетителей встречались и гетеро-пары.

Рассмотреть танцпол Володя толком не успел — Юра повел его к винтовой лестнице на второй этаж. Шли медленно — Юра постоянно с кем-то здоровался. Казалось, его знали если не все, то добрая половина клуба, включая барменов. И, о ужас, даже ведущий, которого Володя окрестил про себя попугаем, помахал Юре со сцены.

Клуб был двухэтажным. На первом этаже располагались бар и танцпол, на втором — несколько столиков, ещё один бар и так называемая приватная зона, куда они и направились. Под красивым названием скрывалась даже не комната, а стена, вдоль которой стояли овальные, окруженные полукруглыми диванами столы для больших компаний, между ними висели плотные шторы. Можно было полностью задернуть эти шторы, чтобы никто не видел, что происходит за ними. И, судя по тому, что больше половины столов были скрыты от глаз, посетители активно этим пользовались.

Диван, где ждали Юрины друзья, не был скрыт от посторонних глаз. Едва они подошли, как вся компания, а это человек пять, приветственно закричали и бросились обнимать Юру и знакомиться с Володей. Не успев сесть, направились в бар. Возвращаясь с бокалами в руках — Юра предсказуемо взял ром, а Володя для разнообразия виски, — заметили новоприбывшего, вернее, прибывшую. На краю дивана примостилась та самая «она» — Анна. Увидев её вживую, Володя понял, что глубоко заблуждался, мысленно называя Анну «он». За недолгие полчаса, проведенные здесь, Володя успел увидеть множество жеманных мужчин, но все они не годились Анне и в подметки. Черное облегающее платье, ярко-алая помада на губах, шляпка на лысом черепе — Анна была не жеманной, а именно женственной.

Обнявшись с Юрой, она протянула Володе худую руку так грациозно, будто для поцелуя, а не для рукопожатия. Аккуратно сжимая кончики ее пальцев, Володя засомневался, не ждала ли она всерьез, что он поцелует? Анна смущенно улыбнулась и потупила взгляд. Володя поймал себя на удивительной мысли: она правда женственна, причем настолько, что ни Маша, ни Ира, ни Лера, ни одна другая женщина не казалась такой женственной, какой была Анна.

Усевшись рядом с ней, чокнулись, выпили. Официант тут же повторил. Выпили по второй, по третьей, и время ускорилось. После четвертого бокала изрядно опьяневший Володя перестал считать, сколько выпил. Юра оживленно болтал с друзьями. Говорил, конечно, на немецком, что-то успевал переводить Володе, что-то нет. Первое время Володя перекрикивался с некоторыми из новых знакомых на английском, но получалось плохо — музыка заглушала голоса, а слова путались. После очередной бесплодной попытки вести нормальный диалог Володя махнул на разговоры рукой и принял роль не участника, а наблюдателя. Он не вставал с места, он вообще ничего не делал, всё происходило вокруг него само собой, даже алкоголь появлялся на столе без его участия. Володя будто мчался по скоростному туннелю, глядя в одну точку перед собой, лишь иногда отвлекаясь на вспышки событий и светомузыки. Казалось, только здоровый сон может вырвать его из плена этого туннеля, но случилось то, от чего он моментально протрезвел.

Пришёл Йонас. Не такой, как на фотографии — темноволосый, серьезный, но точно он — появился возле их стола как чертик из табакерки. Грубовато, очень по-свойски обнял сидящего Юру и чмокнул его в щеку.

Волна возмущения накрыла Володю. Он сел к Юре вплотную. Вновь пересиливая себя, ведь никогда не делал подобного на людях, положил ему ладонь на плечо, показывая, что они вместе. Но Йонас этого будто не заметил. Он что-то сказал Юре и устроился справа от него на диване. Юра, сидя между Володей и Йонасом, представил их друг другу, они даже пожали руки, но Володе показалось, будто для Йонаса его не существует — тот вел себя слишком развязно. Во время разговора постоянно касался Юры, прижимаясь к нему то плечом, то бедром, причем как бы невзначай, случайно, ведь здесь так тесно. Но Володя разгадал его замысел. Напрягшись всем телом, следил за ним, шептал одними губами: «Только повод дай, урод. Только повод…» И, будто понимая его злой шёпот на русском, Йонас этот повод дал.

Конечно же, случайно, конечно же, потому что тесно, он положил ладонь Юре на колено. Этого Володя терпеть не стал. Он перегнулся через Юру и резко сбросил руку Йонаса. Тот удивленно на него уставился, а Володины глаза налились яростью. И тут же между ними вклинился Юра. Довольно агрессивно он что-то крикнул Йонасу и повернулся к Володе.

— Давай без конфликтов! — извиняющимся тоном попросил Юра. — Он случайно.

— Да нихре… — начал Володя, заводясь ещё сильнее — Юра сначала ничего не замечал, а теперь оправдывается?

— Я сказал ему, чтобы ушел. — Юра с надеждой посмотрел на Володю. — Пойдем лучше потанцуем?

Володя покачал головой — слишком пьян для танцев.

Йонас за Юриной спиной действительно стал собираться, и Володя чуть-чуть расслабился. Не успокоился окончательно, но желание немедленно броситься на него и разорвать на куски чуть ослабло.

Вдруг Юра хитро ухмыльнулся и показал пальцем за Володю. Шторка, скрывающая от глаз соседний диван, чуть отодвинулась в сторону — образовался просвет. За ней двое совсем молоденьких парней откровенно целовались, копоша руками под столом. Это было бесстыдно и пошло, но дико возбуждающе.

Володя не мог отвести взгляда и бесцеремонно пялился, пока не почувствовал тычок в бок. Юра смотрел на него, ухмыляясь.

— Вау, — только и мог произнести Володя.

А Юра промурлыкал ему на ухо, будто случайно коснувшись губами мочки:

— Хочешь так же?

Володя изумленно уставился на него, а тот поднял бровь, стрельнул лукавыми глазами и рассмеялся. Володя обнял его, положил голову на плечо и уставился перед собой. Он испугался за Юру.

Раз он шутит, раз он расслаблен, раз он спокоен и его ничего не удивляет — что в таком случае Юра ещё здесь видел и что делал? Он в этом клубе как рыба в воде, но ему не место среди этой грязи. Юра совсем другой. Он — творческий человек, тонкая натура, его не может привлекать эта пошлость. Он