О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

— Латекс и кожа, разумеется, — усмехнувшись, Юра подошел к нему со спины.

— Очень смешно, — буркнул Володя. Указывая на стопку однотонных рубашек, попросил: — Поможешь выбрать, что надеть?

— У тебя есть что-нибудь не черное и не строгое?

— Синие джинсы и темно-серый пиджак, — ответил Володя, показывая их Юре. Заметив его скептическую ухмылку, Володя пояснил: — Пиджак не строгий, кэжуал. Ну посмотри.

Едва он надел его, как Юрины глаза загорелись.

— О… Вот это прям твое, — он вздернул бровь, хмыкнул, ещё раз оглядывая Володю с ног до головы, и отправился в ванную.

— Может, мне линзы надеть? — крикнул Володя вслед.

— Оставь очки, — прозвучало из-за запертой двери.

Пока Юра укладывал волосы, Володя отправился в кабинет поработать — скорее по привычке, чем из необходимости: первого января никто не писал писем и не звонил. Убедившись, что почта пуста, от скуки открыл ICQ, отправил поздравления паре приятелей, Жене и Маше. Все они были офлайн, и только контакт Игоря горел зеленым и мигал тремя новыми уведомлениями. Володя кликнул на его имя, чтобы пролистать непрочитанные сообщения, как тут же прозвучало привычное «о-оу» и пришло ещё одно. Но Володя, не успев его просмотреть, вовремя закрыл ICQ — в комнату как раз вошел Юра.

— Я готов.

Он был одет в клетчатые коричневые брюки и черную рубашку — всё, как обычно, узкое. Волосы зачесал назад, как на концерте в Харькове. Володя никогда не стал бы одеваться так ярко — был уверен, что в клетчатых брюках выглядел бы странно, если не смешно. Но Юре очень шло.

— Стильно. Мне нравится, — прокомментировал Володя, подходя к нему вплотную. Две верхние пуговицы Юриной рубашки были расстегнуты, обнажая яремную впадину и ключицы. Выглядело довольно откровенно. — Только вот это лишнее, — сказал Володя и застегнул нижнюю пуговицу.

— Давай решать, как поедем: на машине или общественном транспорте? На машине хорошо, но нельзя пить, а раз уж идем в клуб отдыхать, зачем себе в чем-то отказывать? — вслух размышлял Юра, продолжая крутиться перед зеркалом. — На общественном неудобно, пересаживаться надо. Сначала на автобусе до станции, потом на поезде до Берлина, а там — метро.

— Значит, туда едем на поезде, а обратно возьмем такси, — решил Володя.

Добравшись до железнодорожной станции, сели на поезд, салон которого напоминал больше самолет — современный, технологичный. Володя удивился — скорость свыше ста километров почти не ощущалась. А вот пейзажи за окном оказались скучными: шумоподавляющие щиты сменялись видами зимнего пригорода — заснеженные поля и перелески. Куда интереснее было наблюдать за Юрой.

Вечерний Берлин особо рассмотреть не удалось — город прятался в темноте зимней ночи, ослеплял огнями и обманывал тенями. Хотя в этот раз они приехали не для того, чтобы осматривать столицу, Володя с живым интересом разглядывал дома и улицы, а нырнув в метро — поезда и людей. Разумеется, Берлин отличался от Харькова или Москвы, но чем именно, никак не удавалось понять. Дома, как и везде, разные: и старинные каменные, и новые стеклянные. Автомобили, автобусы и поезда современнее, чем в Харькове. Люди надменнее и раскрепощеннее, чем дома. Сравнивать можно было бесконечно, но в темноте, не видя общей картины, Володя не смог бы ответить, какой он — Берлин. Одно он понял точно: Юра любил этот город. Он отзывался о нем с теплом. Стоя возле карты у метро, он указывал на районы и находил, что рассказать о каждом из них, даже самом отдаленном. Казалось, Юра знает о Берлине всё.

Они вышли на станции «Ноллендорфплац». Володя оглядел вестибюль метро, скрытый под гигантским старинным куполом, похожим на купол готического собора. И они направились на улицу Моцштрассе.

Володе показалось, будто здесь проходит какой-то карнавал: почти каждый дом был украшен радужным флагом, почти из каждой двери доносилась музыка, а голоса десятков гуляющих по улице людей сливались в гомон. Ещё в метро Юра говорил, что здесь находится гей-квартал, и Володя приготовился лицезреть нечто странное или даже дикое, но не встретил ничего вызывающего. Кроме двух идущих в обнимку парней. От одного вида этой парочки Володю бросило в жар, но он не подал виду.

Неспешно прогуливаясь с Юрой, он оглядывался вокруг. Юра рассказывал историю некоторых баров и клубов. Оказывается, на Моцштрассе до сих пор существовали заведения, открытые ещё до Первой мировой войны.

— А я впервые попал сюда в начале девяностых. Помню, так хотел показать тебе эту улицу. Чтобы ты тоже знал, что в мире есть места, где совсем не страшно и не стыдно. Не то что у нас тогда, правда?

Володя кивнул. А сам вспомнил, как впервые оказался в подобном месте — в Харькове это был парк. Однажды поздним вечером он со Светой прогуливался неподалеку. Света щебетала что-то про сессию, а Володя, не слыша её, наблюдал за людьми в том парке. Ему казалось, что они вели себя не как люди, а как животные. Ходили настороженные, напряженные, выслеживая друг друга будто добычу, а встретившись, скрывались парами в кустах. Это выглядело пугающе и унизительно. Володя невольно ещё крепче сжал руку Светы. Пусть это был всего лишь взгляд со стороны, пусть всё это могло ему только показаться, но тогда Володя окончательно убедился: место таким, как он, в слепой темноте и вечном страхе быть застигнутым.

Но на Моцштрассе всё было не так. В радугах неонового света здесь царила свобода. Юра, будто опьяненный ею, сверкнул глазами и осторожно сжал Володину ладонь. Но Володя не был к этому готов и инстинктивно отдернул руку.

Юра остановился. Обхватил прохладными пальцами его лицо и потянулся за поцелуем.

— Я не могу так. — Володя отстранился.

— Здесь можно, — мягко произнес Юра, снова взял его за руку, наклонился к лицу, заглянул в глаза: — Неужели не хочешь?

Пытаясь усмирить колотящееся сердце, Володя сделал несколько глубоких вдохов и шагнул к нему. Пересиливая себя, потянулся к его губам, но не смог — отвернулся. Впрочем, Юрину руку не отпустил.

— Я понимаю, но… Прости и, пожалуйста, не обижайся, для меня это слишком.

Юра нахмурился, кивнул и направился ко входу в клуб. Володя последовал за ним. Сердце колотилось, ладонь в Юриной руке потела. Он выдохнул