Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

ночь привязывали, чтобы таежный гнус его от гнусных дел отваживал. И – помогало, многие умнее становились, которые выдюживали до утра. А ныне измельчал местный народец – вряд ли смельчак найдется, чтобы проучить тракториста. Не браконьеры, а равнодушные и нашу тайгу изведут, и нас, кого она кормит, тоже – под корень. Видно, умирать пора...

Сказал так Иван Гордеевич сынам, горько сказал, внятно, ничего не добавил и, кряхтя, поднялся из-за стола, чтобы пойти спать.

Старшие братья шугнули спать и Семку, глянули друг на друга, поняли что надо без слов и вышли на двор, поманив за собой Ванюшку.

Танцы в тот вечер шли вяло, под патефон. Деревенские кучковались со своими, а геологи, приняв по обычаю внутрь, хорохорились возле гитариста Колонтайца, который баловал публику необыкновенными песнями, каких не услышать по радио и не найти на грампластинках. Микеша отирался тут же, изрядно на взводе и не прочь добавить, но взять было негде, и его жгла тоска. Вдруг из темноты сеней его поманил незнакомый малец:

– Дядя, у тебя стакана не найдется?

– У меня складной! – осклабился в приятной догадке Микеша.

– Тогда иди за угол, там тебя с бутылкой ждут, только больше никому – водки мало, – сказал малец и убежал.

Глотая слюну, Микеша свернул за угол школы и с ходу получил ошеломительный удар кулаком по затылку. Искры вспыхнули в Микешиных свинячьих глазах, и не успели они потухнуть, как две пары ловких рук задрали подол Микешиной фланелевой рубахи на голову и завязали накрепко. Ослепшего и оглохшего, Микешу наградили еще парой хороших тычков и приказали:

– Иди, а то хуже будет. – И дали под зад пинка. Микеша побрел, спотыкаясь, изредка поправляемый тычками в бок и командами: влево, вправо...

На следующее утро дежурный пастух деревенского стада Генка Сартаков обнаружил на поваленном кедре крепко привязанного старой сетью Микешу. На радость осенней мошкаре, штаны у него оказались спущенными до колен, а рубаха задрана на голову. На оголенном теле шевелилась серо-бурая короста – гнус спешил сделать свое дело. Обескровленного Микешу с трудом отлили водой и привели в чувства. В медпункт его пришлось доставлять на носилках.

– Может, и выживет, молодой, здоровый, – пообещал Ермакову фельдшер Пластун. И милиционер всем нутром догадался, что эта командировка у него никогда не кончится.

Глава двадцать третья. Дело темное

Какие бы события ни будоражили поселок: будь то похороны старого шамана Проломкина и последовавший за ними одновременный отъезд в тайгу сразу четырех остяцких семей; поминки по леснику Батурину или выздоровление Микеши и потеря памяти Пипкиным, – жизнь в нем следовала своим чередом, лето завершалось и необходимо было успевать работать.

Чего-чего, а работы на Андрея навалилось больше ожидаемого, и он только что не ночевал на своем мотоботе. К ежедневным рейсам на дойку и на покос добавилась еще одна задача – вечерами таскать невод. Вода в реке схлынула, пески обнажились, и наступило самое время черпать еще не залегших на глубину щуку, сорожняк, язя и другую рыбу, вроде ерша и окуня, которая для удобства называется заготовителями просто «частик», очевидно из-за того, что частично идет в засольный пункт, частично прямо на лисоферму, а частично на колхозный ледник, впрок тем же лисицам.

Ежедневное однообразие приелось Андрею до кругов в глазах, поэтому он даже обрадовался, когда однажды Яков Иванович предложил ему сбегать на «Трезвом» до Вартовска – свозить кассира экспедиции за деньгами в банк, а заодно и увезти Борьку-Лосятника, до сих пор содержавшегося в запертом складе. Экспедиционную «блоху» самозванный капитан Ворона загубил, и она стояла в ремонте без всякой надежды на выздоровление. За эту услугу колхоз рассчитывал получить соляркой, гвоздями и прочим, чего в экспедиции хватало с избытком, а в колхозе хронически недоставало.

Чтобы успеть в банк, отплыли еще затемно. Борьку-Лосятника Ермаков сразу же отправил в трюм и полез следом сам, в грохот и чад дизеля. Завхоз экспедиции, он же по совместительству кассир с недавних времен, в новеньком брезентовом плаще, кирзовых сапогах и с такой же кирзовой полевой сумкой, остался проветриваться на палубе: вместе с арестованным не положено находиться никому.

До Вартовска «Трезвый» «дочапал» вполне уверенно и причалил, когда на пристани уже засновали люди. Ермаков, строгий и сосредоточенный – может, от собственной значимости, может, от важности исполняемого им дела, – спешно увел задержанного, даже не попрощавшись с Андреем. Зато Миша Тягунов подробно и на два раза проинструктировал Андрея, когда, где и как ожидать его – кассира экспедиции для транспортировки и сопровождения обратно с деньгами, которые он, Тягунов, идет получать в банке по доверенности.

До возвращения Тягунова у Андрея свободного времени оказалось больше чем предостаточно, чтобы обойти вдоль и поперек даже такой большой поселок, как Вартовск. Андрей послонялся по пристани, посмотрел, как играют в карты «на шелобаны» грузчики, восхитился медной стойкостью лбов проигравших, потом прошелся по зарастающим мелкой муравкой улицам, посмотрел, как плотники выставляют стропила под крышу нового дома, заглянул в оба магазина – продовольственный и хозяйственный, купил себе банку язя в томатном соусе и полбуханки хлеба, съел все это на палубе мотобота и собрался подремать на солнышке, когда на борту появился ухмыляющийся Лосятник.

– Привет от старых штиблет! – весело подмигнул он Андрею. – Меня ждешь?

– Сбежал? – удивился Андрей.

– Да нет – отпустили, – хохотнул Лосятник. –