Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

«Трезвого» действительно были. «Сбежали с деньгами!» – догадался Андрей и, спотыкаясь в темноте за пни и корни, бросился в экспедицию будить начальника и поднимать тревогу.

Глава двадцать четвертая. Кавалер чертовой дюжины

Услышав об ограблении, геодезист экспедиции Миронов твердо решил уехать первым же пароходом. Но по расписанию оказалось, что этот крайне необходимый ему пароход прибудет тринадцатого сентября, что едва не заставило его переменить решение. Причина скрывалась в том, что для Антона Миронова число тринадцать всю жизнь было несчастливым. На тему чертовой дюжины я могу вам поведать многое. Но сначала о самом Антоне.

Главное – это то, что Миронов был «колонтайцем». Колонтайцем и по происхождению и по ментальности. И был от этого счастлив примерно тринадцать лет. Именно столько, сколько он принадлежал к беспечному племени обитателей детского дома №13 имени Александры Коллонтай. Жил в нем Антошка ни о чем особенно не задумываясь, кроме добавочной порции каши или ночного похода на колхозный огород за морковкой, пока не настала пора из обжитого, хотя и не очень теплого и не очень сытого (про уют и упоминать не приходится), но привычного гнезда вылетать в широкую и непонятную жизнь. Из близкорасположенных институтов Миронов выбрал для себя лесотехнический. В похожем на детдом общежитии Антон ничуть не скучал, вместе со всеми голодал, вместе со всеми ходил в турпоходы, пел и учился играть на гитаре. После третьего курса он женился. Женился бестолково, ни в себе, ни в невесте на разобравшись. На студенческой балдежке после успешного завершения семестра Светлана прижалась к нему теплой и мягкой грудью, улыбнулась приветливо и обещающе, и Антон, с детства не знавший ни ласки, ни нежности, загорелся и растаял, как тает на горячем камине восковая свеча. Из мягкого воска, известно, лепи что хочешь. И Светлана, этот Пигмалион в мини-юбке, натура волевая и страстная, взялась лепить из Антона спутника. Бедняга сопротивляться и не думал. Тринадцатого августа Светлана привела его в дом родителей уже как мужа. Из-за обитой черным дерматином, в медных пуговках двери на Антона пахнуло удушьем того достатка, который селится единственно в домах очень ответственных или торговых работников. Семья, в которую ввела Антона Светлана, состояла на одну треть из торговых работников, на одну треть из ответственных и на одну треть из безрассудно безответственных. К последней была отнесена Светлана, без одобрения родителей выскочившая за огольца-детдомовца. Но что случилось – то случилось. Ответственный тесть приказал теще-торговке из этого публичной трагедии не делать, общественность не будировать, а, наоборот, гордиться полезным для анкеты зятем-пролетарием и терпеть – авось стерпится.

Теща вняла мудрости и голосу супруга и принялась терпеть изо всех сил. От ее показного терпения Антона вскоре стало выворачивать.

– Уйдем на квартиру, – предложил он Светлане.

– И не думай! – испугалась Светлана. – Ты знаешь, меня что-то поташнивает и я хочу солененького.

Антон понял, что погибает, смирился с безнадежностью, перешел на вечерний факультет и устроился на работу.

– И правильно, – одобрил тесть. – Трудовой стаж на сегодня большое значение имеет. Для будущей карьеры.

– Вразумил его Бог! – обрадовалась теща. – Лишняя копеечка в семье не помешает.

Когда родилась Олечка, Светлана с тещей ее тайком окрестили.

– Зачем? – попробовал возмутиться Антон.

– Тебе этого не понять! – сверкнула стальными глазами жена.

– Где ему, колонтайцу, – поддакнула теща.

– Что поделаешь – бездуховность, – подытожил тесть и углубился в чтение «Правды».

С этого момента Светлана стала постепенно отдаляться от мужа. Антон это ощутил всей кожей и сделал еще одну отчаянную попытку:

– Мне на комбинате в общежитии специалистов комнату предлагают, а в перспективе – квартиру. Переедем?

– Вот еще! – не согласилась жена. – Из благоустроенной – в общагу? С удобствами в конце коридора? Да никогда! Не живала я в общежитиях – и не буду. А если тебе у нас плохо – то я не держу.

Вечерами теща пилила своего благоверного:

– Зятек у нас неперспективный какой-то – перед знакомыми стыдно. Представляешь: наносят нам визит Полянские (ты же знаешь, каких мне усилий стоило их зазвать), а наш колонтаец выходит в ковбойке и тренировочных брюках. И рукава засучены – ребенка купать готовится. Напоказ, чтобы люди видели, кто у нас ребенка купает. Полянские спрашивают, где наш зятек работает. Поневоле пришлось сказать, что на лесокомбинате. Ничего не сказали гости, но вижу по их глазам, что не одобрили. У них-то зять знаешь где? Рукой не дотянешься. Пристроил бы и ты нашего, чтоб дома пореже был. Устаю я от него: смолой пахнет, как лесопилка. Да и на внучку он дурно влияет.

Тесть задумался, созвонился с кем следует, согласовал как полагается, да и пристроил зятька в областной совет профсоюзов в отдел охраны труда.

– Не робей, тяни эту лямку – председателем обкома станешь, – напутствовал он зятя за вечерним чаем. – Охрана труда – дело благородное. Но только после смерти нашей Родина поймет, кого она потеряла.

Антон туманного намека не понял, накинул на плечо профсоюзную лямку и потянул. В профсоюзах, как и везде, любят тех, кто тянет. И любовь свою выражают тем, что на сдвинувшийся возок стараются поднавалить еще и еще: ведь тянет же! На другого вали не вали, а где сядешь, там слезешь. А что