Элегии и малые поэмы - Публий Назон

        «Радуйся ныне! Ликуй: твои муки окончились, Ино, —

        Этот, сказала, народ ты осчастливь навсегда.

        Оба, и ты, и твой сын, божествами вы будете моря;

        Имя иное в водах ваших получите вы:

545 Ты Левкотеею будь для греков, для нас же — Матутой:

        Сын твой, по всем берегам пристань блюдя и причал,

        Будет у нас Портун, а на вашем наречье — Палемон;

        Благоприятствуйте вы нашей, молю я, стране!»

        Счастлива Ино. Ее наконец прекратилися муки:

550 Переменив имена, стали богами они.

        Но отчего же она не пускает рабынь? Ненавидит.

        А почему, я скажу, если она разрешит.

        Было ведь так, что одна из служанок дочери Кадма

        Часто, обнявшись, спала с мужем неверным ее;

555 И от нее-то узнал Афамант бесчестный украдкой,

        Что земледельцам дают жженые лишь семена.

        Ино сама отрицает все это, но слух такой ходит:

        Вот почему она всех и ненавидит рабынь.

        Все-таки нежная мать не должна ей молиться о детях,

560 Ибо несчастной сама в детях была эта мать.

        Лучше потомство других ее поручать попечениям.

        Ибо полезней была Вакху, чем детям своим.

        «Что ты спешишь? — от нее, говорят, услышал Рутилий. —

        Будешь ты, консул, убит в день мой марсийским врагом»,

565 Так и случилось по слову ее, и теченье Толена

        Побагровело, приняв алую консула кровь.

        А через год был убит при таком же восходе Авроры

        Дидий и смертью своей силы умножил врагов.[513]

        В тот же день тот же царь там же храм посвятил и Фортуне.

570 Кто же, однако, тут скрыт в храме под тогой двойной?

        Сервий это, но вот почему так лицо его скрыто,

        Точно не знает никто, так же не знаю и я.

        Верно, богиню брал страх за ее потайные свиданья,

        Верно, стыдилась своей связи со смертным она, —

575 Ибо пылала к царю она неуемной любовью,

        Не оставаясь слепой лишь для него одного.

        Ночью в свой храм пробиралась она чрез окошко, «фенестру» —

        И «Фенестеллой» теперь в Риме ворота зовут.

        Так и досель от стыда лик любовника скрыт покрывалом

580 И голова у царя тогой покрыта двойной.

        Или, быть может, верней, что народ, пораженный кончиной

        Туллия,[514] был огорчен кроткого смертью вождя

        И все сильней и сильней рыдал пред его изваяньем,

        Не умолкая, пока тогой он не был прикрыт?

585 Есть и третья причина, пространной достойная песни,

        Хоть и приходится мне сдерживать скачку коней,

        Туллия, мужа себе получив ценой преступленья.

        Все подстрекала его, так обращаясь к нему:

        «Что в том, что оба под стать: моей сестры ты убийца,

590 Мной был убит твой брат, — коль добродетельны мы?

        Ведь и мой муж, и твоя жена остались бы живы,

        Если бы мы не рвались к большему руку поднять.

        Служат приданым моим голова и царство отцовы:

        Если ты муж — моего требуй приданого ты!

595 Дело царей — убивать. Убей же тестя и царствуй,

        Кровью отца моего руки со мной обагрив!»

        Этим подвигнутый, он взошел на престол, не венчаясь;

        Сел, но во гневе толпа тут за оружье взялась;

        Кровь и убийства кругом, старики слабосильные гибнут;

600 Скипетр тестя схватив, держит гордец его зять.

        Под Эсквилинским холмом, перед царским чертогом, убитый,

        Окровавленный лежит Сервий на твердой земле.

        Дочь на повозке, в отцовский дворец прямиком направляясь,

        Гордо и дерзко спешит по середине пути.

605 Тело увидел царя возница и горько заплакал,

        Остановясь. На него грубо прикрикнула дочь:

        «Едешь ты или ждешь за почтенье такое расплаты?

        Правь и лицо колесом мне ненавистное мни!»

        Так и случилось: зовут теперь улицу эту Проклятой,

610 И остается на ней это навеки клеймо.

        Мало того: посмела она, когда время настало,

        В храм отцовский вступить — трудно поверить, но так!

        Туллий изваянный там, говорят, восседал на престоле —

        Тут и прикрыл он себе очи подъятой рукой,

615 И прозвучал его глас: «Лицо мое скройте от взоров,

        Чтобы не встретил мой взгляд мне ненавистную дочь!»

        Скрыто одеждой его изваянье: Судьба запрещает

        Снять его и говорит так из святыни своей:

        «В день, когда Сервия лик впервые откроется людям,

620 Всякое чувство стыда будет забыто навек».

        Поберегитесь одежд запретных касаться, матроны,

        Издали, важно служа, произносите мольбы!

        Римскою тогой всегда да будет покрыт с головою

        Тот, кто по счету седьмой был в нашем городе царь!

625 Храм сей пылал, но огонь изваянья, однако, не тронул:

        Сына тогда своего Мульцибер вызволил сам.

        Ибо Окрисией Туллий рожден был от бога Вулкана,

        Самой красивой из всех бывших в Корникуле жен.

        Ей Танаквиль,[515] совершая с ней вместе по чину обряды,

630 Лить приказала вино на освященный очаг:

        Тут среди пепла мужской детородный член появился, —

        Иль показался? Но нет, был он действительно там.

        Пленница у очага осталась, а ею зачатый

        Сервий был порожден семенем божьим с небес.

635 Это сам бог указал, когда голова у младенца

        Стала сиять и огонь шапкою встал над челом.

        В тот же день и тебя, о Дружба, пышно почтила

        Ливия, храм твой святой милому мужу даря.

        Знай тем не менее, век грядущий, что именно там, где

640 Ливии портик стоит, высился раньше дворец.[516]

        Граду подобен был этот дворец, занимая пространство

        Большее, чем у иных есть на земле городов.

        Срыт был он вровень с землей, но не потому, что казался

        Царским; нет, роскошь его нравам опасна была.

645 Цезарь готов ведь всегда низвергать такие громады,

        Хоть и себя самого этим наследства лишив.

        Так он нравы блюдет, ибо лучшего нету примера,

        Чем исполнять самому то, что предложено всем.

        Следующий ничего не дает тебе день для отметки.

650 В иды Юпитеру свят Непобедимому храм.

        Здесь же следует мне о Квинкватриях меньших поведать;[517]

        Ты, белокурая, мне в помощь, Минерва, явись!

        Флейтщик, скажи, почему у нас по городу бродит?

        Маски у нас почему? Длинное платье зачем?

655 Мне, отложивши копье, Тритония так отвечала

        (О, повторить бы точь-в-точь мудрой богини слова!):

        «В древности ваши отцы во флейтщиках очень нуждались,

        В самой высокой чести были они в старину;

        Флейта певала тогда во храмах, певала на играх,

660 На погребеньях она тоже певала в те дни.

        Сладок был флейтщиков труд: хорошо им платили; но после

        Вдруг прекратилось совсем это искусство у нас.

        Надо прибавить еще, что эдил для торжеств похоронных

        До десяти сократил флейтщиков прежних число.

665 Город оставив, они уходят, как ссыльные, в Тибур:[518]

        Тибур ведь в те времена местом для ссылки служил.

        Флейта на сцене молчит, и флейты во храмах не слышно,

        И погребальный напев не раздается ее.

        В Тибуре жил человек, достойный высокого званья,

670 Был он рабом, а потом вольноотпущенным стал.

        Пир на усадьбе своей задает он, толпу музыкантов

        Он созывает; на пир все к нему рады прийти.

        Ночь наступила, уже вся толпа от вина охмелела,

        Как появляется вдруг подговоренный гонец

675 И говорит: «Распускай ты, хозяин, гостей поскорее:

        Вот уж подходит сюда вольную давший тебе!»

        Тут собутыльники все, совсем захмелев и шатаясь,

        Кое-как с места встают, но на ногах не стоят.

        «Прочь! Уходите!» — кричит им хозяин и всех на телегу