Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века - Кирилл Юрьевич Зубков

бы преувеличением утверждать, что пьесу Островского запретили в связи с упоминанием об Украине, тем более что Нордстрем ничего не сообщил о нем начальству, — однако сам акцент на проблеме российских регионов и способности местного населения действовать самостоятельно, без государственной инициативы, в 1863 году был исключительно болезненным и сложным. Видимо, именно в этом региональном взгляде на территорию России и мог состоять «демократизм», встревоживший цензурное руководство. Сам Островский, впрочем, узнал об этом лишь со слов своих знакомых из петербургского театрального мира. 6 октября актер Ф. А. Бурдин, неплохо разбиравшийся в интригах в цензурном ведомстве, писал ему, что «Минин остановлен», поскольку «не берется ответственность пропустить пьесу в такое время, когда общество так настроено, как теперь…»[549]. Уже через два дня возмущенный Бурдин сообщил едва ли радостную для драматурга весть:

Минин запрещен! Я сейчас из Цензуры — это дело вопиющее — в рапорте сказано что пиэса безукоризненно честная, исполнена искренних, высоких и патриотических идей — и все-таки запрещена — почему этого никто не знает![550]

Из писем Бурдина Островский, по всей видимости, получил определенные представления о том, что внушало цензорам опасения в его пьесе. Очевидно, наличие «патриотических идей» вовсе не мешало чрезмерной злободневности пьесы. Островский ожидал и интриг со стороны театральной дирекции, относившейся к нему далеко не доброжелательно.

«Минин» был наконец разрешен — в новой редакции и в иную историческую эпоху, осенью 1866 года. Творческой истории пьесы уже посвящено немало исследований, поэтому мы сосредоточимся лишь на тех изменениях, которые относятся к затронутым выше вопросам[551]. К этому моменту ситуация в Российской империи изменилась кардинальным образом: вместо опасений низового регионального движения перед правительством стояла вполне реальная угроза революционно настроенных столичных террористов, весной совершивших покушение на императора. Тревожной выглядела и ситуация на периферии империи: после Январского восстания в Польше правительство все больше и больше сомневалось в возможности эффективно управлять поляками (см. главу 3 части 1). В этих условиях пьеса Островского осталась актуальной, однако уже в совершенно ином духе[552].

После покушения Каракозова на Александра II Островский, видимо, опасался неоднозначных ассоциаций образа царя с войной. В этой связи намеки на то, что в результате победы ополчения завоевательные кампании в стиле Ивана Грозного могут продолжиться, исчезают из текста «Минина». Это наглядно проявляется в судьбе верного бойца армий Ивана Грозного Колзакова. Теперь он героически жертвует собою во имя победы, тем самым лишаясь возможности вернуться к делам своей молодости. Напротив, собственную смерть он воспринимает исключительно в христианских категориях:

Грехи мои великие: я бражник!

И умереть я чаял за гульбой.

Но спас меня Господь от смерти грешной

(Островский, т. 6, с. 371).

Поскольку намеков на возможность войны в будущем больше нет, финальный монолог Минина приветствует установление всеобщего мира и благоденствие российского государства:

Нет, мало, нет, любовь моя хотела

Увидеть Русь великою, богатой,

Цветущею привольем на свободе,

Работных чад в поту за тучной жатвой,

И русла рек, покрытые судами,

И правый суд по мирным городам,

И грозный строй несокрушимой рати

На страх врагам, завистливым и гордым,

И на престоле царства милость

(Островский, т. 6, с. 378).

Разумеется, определение врагов как «гордых» указывает прежде всего на стереотипный образ поляка. В то же время Минин мечтает вовсе не побеждать их на поле брани, а лишь устрашать, видимо мешая напасть на Россию из зависти. Напротив, в центре его монолога оказываются те качества государства, которые связаны с благоденствием его обитателей. Из уст торговца, которым и был исторический Минин, это, конечно, неудивительно. Интересно, однако, что отказ от намеков на войну сопровождается и отказом от упоминаний царя: теперь значимый монолог Пожарского убран из сильного места в финале, и целью ополчения становится восстановление вовсе не монархии, а процветающей торговли, существующей как бы помимо государства, тогда как наиболее значимым институтом в монологе оказывается справедливый суд, который в пьесе, написанной вскоре после реформы 1864 года, воспринимался, конечно, прежде всего как независимая организация.

Но война не уходит из пьесы Островского до конца. Наиболее заметным изменением, которое драматург внес в свое произведение, стало сценическое изображение битвы за Москву в финале. Если в ранней редакции решающее сражение оказывалось еще впереди, то в поздней оно непосредственно показывалось зрителю. С этим связано и ослабление мотива искупления греха: в первой редакции после победы Марфа Борисовна жертвует собою и уходит в монастырь, тогда как в поздней она выходит замуж за проявившего себя героем на поле боя Поспелова. Соответственно, высшей целью сражений оказывается не принесение себя в жертву, а достижение вполне обыденного, земного счастья. Действие пьесы в полном соответствии с любимым Островским европейским комедийным каноном заканчивается свадьбой[553]. Это свидетельствует об отказе Островского от «хоровой» поэтики ранней редакции: драматург признал, что публика едва ли готова воспринимать по преимуществу статичное действие, добавив динамизма и в любовную, и в военную интригу[554].

Создание новой редакции многое говорит о политическом воображении драматурга. Поэтика первой редакции его исторической хроники оказывается построена на мистической концепции религиозного и национального чувства. Очевидно, следить за интригой или судьбами персонажей в этом произведении публике не может быть интересно: выше уже говорилось о статичности действия и отсутствии индивидуального начала. Соответственно, зрителю оставалось как бы подключиться к звучащему со сцены «хору» (определение П. В. Анненкова, о котором см. выше), соединиться с ним на основе национального самосознания и религиозных убеждений. Напротив, во второй редакции целью ополчения становится не столько духовное единение народа, включающее в себя и персонажей из далекого прошлого, и посетителей спектакля, а достижение вполне конкретных целей. Для персонажей этими целями оказывается счастливая жизнь: свадьба Поспелова и Марфы Борисовны — это буквальное исполнение пожеланий Минина. Напротив, для зрителя целями оказываются интерес к интриге пьесы и удовольствие от успеха вызывающих сочувствие персонажей.

«Региональные» тенденции в новой редакции «Минина» оказались значительно сокращены, что, с одной стороны, позволило не беспокоить цензуру, а с другой — придало действию неожиданный смысл. В частности, исчез прослеженный выше сложный сюжет, связанный с трансформацией представлений о русских землях: теперь в пьесе нет монолога о потерпевшем поражение воинстве Ляпунова, составленном из обитателей самых разных мест. Исчез и перечень отправляющегося на Москву ополчения, где в число русских земель был включен Киев, видимо, как православный город. Более того, в перечень