Гангутцы - Владимир Рудный

Враги целятся, переносят огонь вперед, учитывая скорость его движения. А он сейчас исчезнет. Он обманет их.

Алеша набрал воздуху, нырнул, поплыл под водой, отсчитывая секунды; плыл, пока хватило дыхания, вынырнул за петлей, далеко впереди фонтанчиков, пляшущих на волне, и закричал, хотя никто не слышал его озорного крика:

— Эге-ге! Догоняй!..

Лежа в лощине, Богданыч не мог видеть, что происходит наверху, на скале, и позади, на море. Он только заметил, что финны перенесли огонь на море да так зло стреляли, будто к скале шло подкрепление с Хорсена. Но приполз Макатахин и объяснил, в чем дело.

— А ну, други, не дадим Алешу в обиду! — шептал Богданыч, переползая от матроса к матросу. — По деревьям, по деревьям бей! Не давай им стрелять!..

На скале лежал Гончаров. Рос возле него брустверчик: Парамошков, изредка поглядывая на залив, все еще долбил камень и углублял окоп. Гончаров не отрывал взгляда от пловца.

Казалось невероятным, что столько стрелков преследуют одинокого пловца, столько сил, металла тратится на то, чтобы убить одного человека. Но финны, очевидно, вошли в раж. Когда Алеша нырял, они мгновенно переносили огонь вперед. Но он выскакивал либо ближе, либо дальше. Противник бросил на залив серию ротных мин. Даже артиллерия с дальних островов вступила в этот нелепый бой — вернее, в жестокую, но бесплодную охоту за юношей, вооруженным только ловкостью, бесстрашием и настойчивым стремлением выжить, живым добраться до цели. Снаряды падали близко от пловца, на пристрелянных противником путях между островами. Сильный накат и частые разрывы мешали Гончарову следить за Алешей. Все реже показывалась на гребнях волн голова пловца, и чем ближе он подплывал к Старкерну, тем труднее было его отыскать.

— Сиваш! Дайте бинокль! — нервничал Гончаров.

В бинокль он вновь нашел Алешу, тот мелькал уже возле Старкерна.

— Вот чертенок! — в восторге произнес санитар Коля Парамошков, прекратив на минуту долбить окоп.

— Не чертенок, а орленок! — тихо сказал Гончаров. — Балтийский орленок!

Алеша вынырнул у отвесной безымянной скалы и протянул руку, чтобы за что-нибудь ухватиться, так как на ноги здесь не встанешь — слишком глубоко. Но и уцепиться не за что: рука скользила по гладкому, покрытому слизью граниту. Алеша вспомнил: немного левее в этой скале должны быть трещины. Там недели две назад пролежал много часов без пищи и воды Богданыч, скрываясь от финских разведчиков.

Алеша собрал последние силы, отплыл в сторону и отыскал трещину в граните.

Кое-как на руках он подтянулся и вскарабкался на скалу.

Тут силы его оставили, и он упал.

— Убит! — дрогнуло сердце Гончарова, когда фигурка Алеши исчезла. — Погиб орленок!..

Но Алеша неожиданно вскочил и побежал через остров к противоположному берегу. Четыреста метров самого тяжелого пути, пройденные большей частью под водой, остались позади. Теперь Алеша чувствовал себя в безопасности — вражеские пули сюда не долетали.

На берег Хорсена он вылез обессиленный. Неравное состязание с врагом кончилось, и Алеша сразу почувствовал, как он устал. Его знобило. Шатаясь, он пошел по тропинке вверх мимо лазарета.

У лазарета его окружили раненые. В лазарет все время доносился шум перестрелки, то угасающей, то вспыхивающей с новой силой. Раненые волновались, требовали сведений. Санитары не могли совладать с ними. Кто мог хоть ползти, выползал наружу. Там, притулясь к каменной стене и обняв здоровой рукой снайперскую винтовку, всю ночь и весь день сидел Григорий Беда. Санитары его не тревожили. Ему и поесть приносили сюда. Глаза его были полузакрыты, будто он от усталости дремал и чего-то ждал. Но он слушал, чутко слушал и понимал все, что происходит там. Изредка он бросал товарищам:

— Фуруэн бьет… Кажись, атакуют… Держатся!..

И это «держатся» тотчас передавалось в лазарет лежачим как утешение.

Раненые с удивлением смотрели на полуголого Алешу, расспрашивали, что там произошло и почему он приплыл. Но Алеша считал невозможным что-либо рассказать до встречи с Граниным. Он лишь на минуту присел рядом с Бедой, перевел дух, шепнул Беде, что все в порядке, и направился в Кротовую нору.

Посиневший от холода, в одних трусах, с израненными на острых камнях ногами, он предстал перед Граниным.

Гранин вытащил из-под койки сундучок, достал брюки, тельняшку и ботинки.

— Надевай, — подал он все это Алеше. — Да вот выпей еще порцию, — Гранин налил из своей фляги в порционный стаканчик спирту. — Для здоровья и тебе можно!

Алеша оделся, впервые в жизни выпил спирту, и ему стало сразу тепло.

— Политрук просит артиллерийского огня вперед, за лощинку, — доложил он. — Очень нажимают финны. Собираются атаковать. Еще матросы спрашивают: нельзя ли нам самим ударить?

— А тебя кто послал? Матросы или политрук?

— Виноват, товарищ капитан. Политрук.

— Ну, то-то. Тогда не задавай лишних вопросов. На карте можешь показать расположение?

— Могу.

— Где погиб Фетисов?

— Вот здесь. В бухту заходить нельзя, он предупредил нас семафором. Вот тут дерево, к нему можно подходить и высаживаться…

— Пивоваров, отправь на Талькагрунд сигнальщика, пусть просемафорит, чтобы держались на месте до вечера. И связь надо скорее восстановить. Командируй телефониста. Подбери похрабрее кого-нибудь. Чтобы обязательно на прямую дотянул.

— Разрешите возвращаться, товарищ капитан? — спросил Алеша.

— Никуда тебя больше не пущу. Марш в капонир роты. Там отдыхай.

В гранинской одежде, без бушлата, Алеша вышел из Кротовой норы. Кружилась голова. Он добрел до пещеры и лег спать.

Спал он беспокойно, всхлипывая, зовя Фетисова, просыпаясь и снова забываясь в тревоге.

Проснулся, когда в амбразуру уже не падал свет. Кто-то рядом копошился во тьме.

— Это кто? Отделенный? — Алеша разглядел Щербаковского, тот набивал патронами диск для автомата.

— Твой от-деленный т-еперь Б-архатов. Ив-ван Петрович Щ-ербаковский в девятнадцать ноль-ноль назначен к-омандиром особого взвода!

— Вы куда, товарищ командир взвода? — обеспокоился Алеша.

— Ос-собое задание! — с гордостью произнес Щербаковский. — Не зря к-капитан держал нас в резерве. П-пойдем на Эльмхольм с тыла.

— Что же вы меня не будите? — Алеша вскочил с нар.

— Лежи, лежи. К-апитан приказал тебя не брать. П-пусть, говорит, отдыхает…

Но Алеша, полуодетый, выскочил из пещеры следом за Щербаковским и побежал к Кротовой норе, к Гранину.

Телефонист Червонцев восстанавливал связь «Осоки» с «Камышом».

В резиновую шлюпку он положил катушку с проводом, один конец закрепил на Хорсене, а другой потянул к Эльмхольму.

Резиновую шлюпку носило по волнам и швыряло, как мяч. Море вдруг проглатывало ее вместе с гребцом, и тогда на поверхности оставался лишь бесконечный провод; потом море выплевывало шлюпку на гребень вала, Червонцев снова налегал на весла, греб, натягивая и разматывая провод. Катушка, скрипя, раскручивалась. Шлюпка виляла от волны к волне. Червонцев опасался, что при таких зигзагах провода не хватит.

Провод кончился в нескольких метрах от Эльмхольма. Там Червонцева ждали. Со скалы ему бросили связанный жгутом моток. Волна швырнула шлюпку, и Червонцев мотка не поймал.

Телефонист с Эльмхольма, не раздеваясь, бросился в залив, поймал моток и подплыл с ним к шлюпке.

Червонцев соединил Эльмхольм со штабом отряда на прямую и повернул к Талькогрунду — восстанавливать запасную линию связи.

Телефонист вылез из воды на скалу и доложил Гончарову, что связь с отрядом восстановлена.

Гончаров, раненный осколком мины, лежал в ямке, выдолбленной санитаром Парамошковым. Вокруг ямки протянулся брустверчик, уже достаточно высокий, чтобы укрыть Гончарова от новых опасностей. Однако Парамошков все время не отходил от политрука, стараясь загораживать его своим немощным телом при обстреле.

Телефонист, мокрый, стуча зубами, лежал рядом с окопом и крутил ручку телефона.

— Возьми, Сиваш, бушлат орленка и переоденься, — сказал ему Гончаров.

Телефонист нерешительно взглянул на одежду Алеши, лежащую рядом с окопом, — поверх бескозырки кто-то положил и автомат, подаренный Алеше Щербаковским, — и отказался.

— Ничего, так обойдусь.

Он вызвал Хорсен. Ответил сам Гранин. Телефонист передал ему данные для стрельбы по скоплению финнов за лощинкой.

— А где Гончаров? — спросил Гранин.

— Ранен, — ответил телефонист и передал трубку Гончарову.

Гончаров рассердился на телефониста: никто ему не поручал докладывать о ранении.

— В каком вы состоянии? — спрашивал Гранин. — Можете руководить бойцами?

— Могу. Ранен осколком мины в ногу.

— Сейчас пришлю катер за ранеными. Держитесь до его прихода. Потом сдадите командование товарищу Бархатову.