НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА - Дмитрий Альперов

В цирке началась горячка. В труппе было много молодежи, и по распоряжению Сура манеж с двенадцати до двух часов предоставлялся в наше распоряжение. Шло соревнование в прыжках, каждый показывал свои трюки и репетировал новые. Выделялся среди молодежи Энрико Растелли, который впоследствии стал мировым жонглером. В Полтаве он работал со своим отцом в номере «Полет». Полет состоял из четырех человек: отца, матери, Жоржа Дехардса и его самого, причем он был в парике и одет девочкой. Он так боялся летать и упасть, что мы все над ним подтрунивали. Наконец, он объявил отцу, что будет делать все, что угодно, только чтобы не летать и не лезть на мостик. Кроме полета, он работал еще с отцом своим во втором номере. Отец его был хорошим жонглером и обещал разрешить ему не летать, если он сделает свой самостоятельный жонглерский номер. Энрико очень обрадовался и принялся репетировать. Это была уже не репетиция, а какая-то горячка. Он уходил в семь часов утра и до четырех непрерывно репетировал. Чтобы не наклоняться самому за падающими во время упражнений предметами и меньше уставать, он нанял мальчика, который подавал ему падающие мячи, тарелки к тому подобное. В четыре часа он шел обедать и спать, в семь часов приходил в цирк и занимался до начала представления. Окончив свои номера, он сейчас же шел домой спать, чтобы рано утром опять начать репетировать. Репетировал он очень охотно и не терял ни минуты. Потом у него это вошло в привычку настолько, что он и в жизни все время что-нибудь вертел или бросал.

После того как он сделал два самостоятельных жонглерских номера, мне довелось с ним работать в двух городах, и позже я встречал его в Москве в «Эрмитаже». Он выработал себе определенный режим, репетировал очень много, и ничто, кроме этого его не интересовало. Бывало летом позовешь его купаться. Он пойдет и обязательно возьмет с собой шарики. Выкупается, сидит на солнце и бросает, и ловит. Он был моложе меня на четыре года и очень дружил с братом Костей. В Воронеже мы жили с ними в одном доме, и часто то мы обедали у них, то они у нас. За столом, пока подадут еду, он сидит, разговаривает, сам уже начинает бросать, то ножик, то вилку, то шарики из хлеба. Мать моя его за это часто ругала. Позже, когда он был уже знаменит как жонглер, кто-то спросил его: «Энрико, почему ты все время что-нибудь бросаешь, ведь ты и так хорошо жонглируешь?» Он: стоял в это время у умывальника, чистил зубы и подбрасывал то мыло, то зубную щетку. Он удивленно посмотрел на спрашивающего и ответил: «Еели бы я все время не бросал, я бы никогда не был хорошим жонглером». Жонглерство один из труднейших цирковых жанров. Нелепо прервалась жизнь Энрико Раетелли — одного из лучших жонглеров. Погиб он от палочки, которую держал в зубах во время работы и на которую ловил мяч. Утром он вырвал себе зуб, а после обеда пошел в варьете, где работал, и начал репетировать. Палочка была наканифолина. Он, как всегда, взял ее в рот и проделал все, что было нужно. Вечером он работал. На другой день у него распухла щека и у него началось заражение крови. Умер он в 1933 году. Однажды, уже в революционное время, я встретил в Москве жонглера Каро, когда-то не менее знаменитого, разговорился с ним и спросил: «Ну, как Энрико за границей работает?» — «Что говорить, – ответил он мне, — наши старики приехали смотреть его в Винтер-гартен. После его выступления оба они, и Солерно и Чинкевалле, пошли к нему в уборную, по их словам, им и в голову не приходило, что можно делать такие штуки. Да и я, даже в мой расцвет, ему в подметки не годился бы».

Сур поручил мне заниматься акробатикой с учениками, а сам со мной занимался мимикой и ездой на лошади. В цирк мы приходили к десяти часам и уходили из цирка в четыре. У Сура был управляющий Байдони. Жалованья он не получал, а мог безвозмездно пользоваться буфетом. Отец мой называл его «кабатчиком». Сам Сур его недолюбливал, а жена Сура его жаловала. Эта, когда-то красивая женщина была раньше шансонетной танцовщицей. Выступала она под фамилией Мерседес. Сур влюбился в нее, ушел от отца и открыл свой цирк. Она вела всю хозяйственную часть цирка и ведала балетом. Была она француженка, своим ученицам давала иностранные имена: если приходила Катя, то она перекрещивала ее в Кармен, Наташу называла Нелли, и т. д. Весь балет состоял из Кармен, Марго, Эльз, Кетти, Жужу, а на самом деле это были Насти, Кати, Маруси, Анюты и Дуни. Тех из девушек, кто был поспособнее, Сур ставил на лошадь и делал из них наездниц.

«Сурша» (как мы ее звали) была женщина нелюдимая, черствая и держала, самого Сура в руках. Она располагала крупными деньгами, но была очень экономна и давала их только в случае крайней необходимости. В то же время не любила никому должать и при плохих сборах брала деньги из банка и платила жалованье артистам полностью. Несмотря на угрюмость своего характера, она любила молодежь, и у нее были фавориты.

Первое место среди них занимал упоминавшийся ранее Вася-горбун. Мерседес была убеждена, что он приносит им счастье, он был ее доверенным лицом и главным билетером. Выделяла она еще шорника Тимонина и осветителя Фирсова, специалиста, по raзовому освещению. Оба они стали (не бросая своей работы) хорошими артистами-гимнастами.

Труппа жила дружно. Сур умел так управлять, что мы считали его не директором, а командиром и очень уважали. Артисты делали в цирке все. Им об этом говорить не надо было. Даже, если нужно было, вешали шапито. Выходило так, что цирк был нашим общим делом. Такой дружеской атмосферы не было ни в одном цирке. Однажды заболели две балерины, yчаствовавшие в пантомиме. Заменить их никто из женщин не мог. Тогда Энрико и Костя предложили Суру свои услуги. Вечером они надели парики и женские костюмы и удачно справились со своими ролями.

Сур поставил пантомиму «Дрейфус», и, как это ни странно, она в те годы делала сборы. Дрейфуса играл отец, а Эстергази — я.

В Полтаве мы, наконец, получили вещи, оставленные нами в Вологде. Привожу запись отца: «Наконец-то вологодский багаж получен. Восторгу нет конца. После шестнадцати месяцев все вещи совершенно целы и кажутся какими-то странно новыми. Весь вечер были заняты разборкой, в особенности Костя до часу ночи копался в своем сундучке».

Работа у Сура после других цирков казалась особенно приятной. Не было недовольства, натянутости, фальши. Все делалось с охотой. Сур любил поощрять молодежь. Нам с Костей он предложил выступать на утренниках, заменяя отца. В программе стояли Д. и К. Алыперовы. Отец был свободен, и Сур говорил ему: «Ма, у вас взрослые дети. Давайте им работать. Пусть учатся».

Наблюдал, как мы выступаем, и давал советы.

В январе сборы упали, так как стояли сильнейшие морозы. Публика не могла высидеть всего представления и уходила. Не помогли сборам ни гастролеры, ни чемпионат Крылова. Партнер Крылова, тридцатилетний геркулес Карл Микул, умер в Луганске от брюшного тифа, и Крылов один держал чемпионат.