Театр Сулержицкого: Этика. Эстетика. Режиссура - Елена Полякова

Е. И. Полякова

Театр Сулержицкого: Этика. Эстетика. Режиссура

Глава 1

Волны днепровские

Сын родился крепенький, подал звонкий голос и голосил, пока умелые руки быстро делали с ним все, что положено было делать с новорожденным: руки ловко перевязали пуповину, осторожно обмыли, запеленали, туго обмотали свивальником, — белую куколку показали отцу.

Все сделали умело, потому что сама роженица была профессиональной акушеркой, многие роды принявшей и в частных домах, и в городской больнице. Отец, вероятно, взял ребенка, как все отцы, — неловко, боясь уронить, с гордостью: родился сын! Первенец! Скорее всего, отец сказал: «Бардзо хлопчик», ибо был он поляком — католиком, гордившимся своим народом, его верой и обычаями. Впрочем, он мог сказать: «Гарный хлопец», ибо жил в Малороссии; и — «хороший мальчик», потому что язык русский был также естественен и необходим в городе Житомире Волынской губернии Российской империи, где проживал мещанин Антон Матеушов, то есть — Антон Матвеевич Сулержицкий с женой, а с 15 ноября (по новому стилю — с 27-го) 1872 года — и с сыном. Сына крестили в костеле, имя он получил: Лев-Леопольд-Мария. Во всех документах, начиная со свидетельства о крещении, будет написано «житомирский мещанин», хотя годовалого первенца перевезли в недалекий Киев, несравнимый с тихим Житомиром, как житомирская речка Тетерев несравнима с Днепром. Поселилась семья на горе, по адресу: Крещатик, 31-А. Бесчисленны вывески торговцев, комиссионеров, врачей, ремесленников, юристов, контор, гостиниц. Днепровские ветры, заречные луга в отдалении. Здесь занимаются делами крупнейшими или теми, что дают каждодневный хлеб насущный. О нем ежедневно просят в смиренных молитвах Сулержицкие и получают его. Их дела на горе идут в гору. Через год родился второй сын, Александр. Мать растит двух сыновей, работает в больнице, и привычны вызовы ее по соседству: прибегает мальчишка или девочка (о телефонах еще не слыхивали), мать уходит принимать роды, возвращается усталая, но с гонораром, тут же уходящим то на одежду сыновьям, то на оплату квартиры-мастерской. В квартире неизменны запахи кожи, картона, клея, бумаги — бумаги оберточной, плотной и бумаги старинной, которая одновременно распадается в мягкую пыль и собирает в себя мягкую пыль.

Отец — переплетчик. Истинный, истовый мастер, ремесленник, знающий свое ремесло. Уроженец местечка Ружаны, в раннем детстве оставшийся сиротой, был пристроен в переплетную мастерскую.

Как положено было в европейских цехах с давних времен, прошел путь от мальчика до подмастерья, от подмастерья до мастера. Хозяин — немец; Антон Матеушов незаметно на практике постигает немецкий язык — будет говорить и, конечно, читать по-немецки. В среде киевских книжников мастерская Сулержицкого быстро приобретает то, что называется репутацией: работа выполняется в срок, советы — какой переплет подобрать к изданию старинному или вполне современному, но принадлежащему к тем, которые именуются «роскошными» — раздумчиво-основательны. Не сапожная, не портняжная, не бондарная — переплетная мастерская. «Божественная комедия» с иллюстрациями Гюстава Доре, комплекты журналов, разнообразных ведомостей, фолианты духовные, учебники гимназические, университетские, на русском и немецком языках — конечно, и требники, библии ксендзов, и романы Крашевского, потом Сенкевича, которые с упоением читаются киевлянами всех национальностей и сословий. Все разложено по ящикам, полкам, записано в деловых книгах. В мастерской на Крещатике клиентам предлагаются также футляры для очков и пенсне из обрезков кожи.

У сына гнездо под верстаком, где Полька ползает, играет, поплакивает. Сына окликают, сокращая торжественное — Леопольд. Сначала его называли Польд, потом — Поля. Так и осталось за ним в семье — Поля, Полька. Бережливый отец не купил кубики для Польки, а может, хотел сделать красивее, чем покупные — сам обклеил каждый кубик буквами-картинками. К пяти годам Поля, незаметно для всех и для себя, читал буквари, складывал слова, пел слова. Слух унаследовал от родителей: у матери был прекрасный голос, отец аккомпанировал ей на флейте, сыновья подпевали.

У второго сына, Александра, слух был такой же. Поля и Сашка росли дружно. Отец хотел приучить их к своему верному делу. И обучить музыке. И дать им истинное образование. Стоило то и другое дорого. Решили — Поля определить в гимназию, Саше дать скрипку — потом, что Бог пошлет.

Младший стал музыкантом — скрипачом, без скрипки не мыслил жизни.

Поля мог бы стать музыкантом или певцом — голос мягок и звонок, песен, романсов знает уйму. Поет дома, на Днепре, где гайкают, швыряются песком, изображают казаков-разбойников, кровожадных и благородных индейцев вездесущие мальчишки. Комплекты журнала «Вокруг света», собрания сочинений Майн Рида и Фенимора Купера наверняка проходили через мастерскую на Крещатике.

Мальчик все это читает запоем, и отец продолжает воспринимать подрастающего сына как тихого, домашнего ребенка, который иногда плачет над мертвой птичкой, над больным котенком, и когда ему говорят: «Что же ты плачешь?», он отвечает: «Уж и поплакать нельзя?» Ну прямо мальчик из «Рождественских рассказов» Диккенса, столь любимых на Руси. Тем более что Поля и внешностью своей напоминает диккенсовских полуреальных, полуфантастических персонажей, смешных и добрых. Большая голова, смеющийся рот, короткие руки и ноги. Домашний мальчик; когда собираются гости, его торжественно выводят, и он удивляет взрослых чтением стихов польских, русских, шевченковских, немецких. Мальчика укладывают спать, отец приходит перекрестить его на ночь. Вне дома Полька совершенно другой. Не плачущий, не сантиментально-диккенсовский. Он предводительствует уличными мальчишками, которые обирают яблоки в чужих садах и которых взрослые называют байстрюками, даже бандитами. Полька — вождь краснокожих: маленький, верткий, крепкий отлично плавает, бегает, ловко перебрасывает кавуны, когда какой-нибудь дядько причаливает свой добротный «дуб» у отмелей и зовет ребячью ватагу на разгрузку.

Всё кипит в руках, всё ладится, кроме наследственного переплетного дела. Отец берется за ремень — не помогает. И к религии отцов сын равнодушен. Вероятно, отец мечтал о том, как торжественно ведет он мальчиков на конфирмацию. Конечно же, его дети прошли обучение у ксендза, и обряд конфирмации был соблюден. Поля, вероятно, усмирил себя на короткое время и шел с отцом в белоснежной сорочке, в новом костюмчике. Позднее лицо округлится, волосы потемнеют, а на ранних фотографиях отрок светловолос, черты лица тонки; переодеть Польку в пажеский костюм — хоть пиши с него картинку к роману Крашевского или Сенкевича. Сыновья говорят дома, пишут отцу непременно на польском: «Кохани отче» — «Kochany Ojcze». К религии же не склонны — ни к отцовской, ни к православной. Хотя их привлекают, конечно, и пещеры Печоры, и богоматерь Оранта, которая простирает длани в Киевской Софии. Все это воспринимается через Гоголя, под знаком Гоголя, читанного еще под верстаком. Ночами возникают за рекою неведомые огни, челн скользит над водной бездной. Шелестят под ночным ветром травы, шумят тополя, грабы. Все дышит, растет, шепчется — души предков, деревьев, спящих колоколов, спящих книг, собак, рыб молчаливых, полуночных звезд. Подростки будут ночами спать над Днепром, как гоголевские бурсаки. И дома спят крепко, набегавшись за день.