Долгая зима - Владимир Иванович Петров

К Чёрному морю меня, —

переводил он взгляд с Марии на свою Аленькую. Не сбился ни разу, до завершения песню довёл. По праву досталось ему шампанское, тотчас пошедшее в розлив.

Так и дотянули до второго перекура, до новых танцев под магнитофон.

Алёна взялась помогать хозяйке убраться со стола, готовить его к завершающей части застолья вечеринки – «самоварной».

Мария угадала желание Петра, не вышедшего с курильщиками на балкон:

– Потанцуем?

– Можно. Только не очень быстро. Боюсь укачает.

– Стареем, Петенька?

– Да, бегут годочки…

Былое вспомнили. Выпитое, наверное, способствовало редкой откровенности. Не раз Пётр ловил себя на мысли, что понапрасну они давнего коснулись. В отличие от него подзабыла Мария многое. Даже как следует представить не смогла его, тогдашнего деревенского, а вот кудрявого нефтяника до родинки на шее запомнила.

– Выходит, первая любовь? – спросил он, погрустнев от неожиданной до обиды короткой Машиной памяти, всё же надеясь получить от неё более приемлемого для себя ответа.

– Впервые, помнится, голову потеряла с ним, – перечеркнула она еле теплившуюся в нём надежду. – Хотя, пожалуй, влюбилась по-настоящему в девятом классе. Помнишь Покровского, из соседней деревни, новичка-симпатягу?

– Как же! – Пётр едва сдержал вздох разочарования. – Что же разбежались? Вы же в одном классе с ним учились, за одной партой сидели.

– Не сладилось… Я с ним куда угодно пошла бы, да он трусоватым оказался…

Слова Марии цепляли Петра за живое, хотя никаких претензий не мог он ей предъявить. Между ним и Марией ничего такого и не было. Не целовались даже, как следует…

Дотанцовывали молча.

– Хорошая вечеринка получилась! – прервал молчание Пётр, вдруг обрадовавшись рассеявшемуся миражу, так долго и сильно владевшему им. Реальная высветилась картина.

– Постарался братишка, – согласилась с ним Мария, не догадываясь о происшедшей в нём перемене.

Вечеринка продолжалась, но для Петра она уже закончилась. Ему нестерпимо захотелось домой, к отложенным бумагам. Только с этических соображений выдержал он чаепитие. Лишь перед уходом разговорился, а Марию расцеловал в дверях:

– Прощай!

– Так я не уезжаю, – улыбнулась она. – Завтра на утренней похмельной лапшичке увидимся.

– Теперь это не имеет никакого значения, – хотел сказать он, но помешала решительная Алёна.

– Нацеловался? – язвительно поинтересовалась она, когда они вышли в январскую морозную, ветреную ночь.

– Попрощался с первой любовью, которой, оказывается, и не было, – закружил он жену.

– Не чокнулся, случаем… от счастья? – рассердилась она не на шутку.

– Точно! – Пётр поставил её на уже слежавшийся снег. – Оттого счастлив, что ты у меня есть и была одна-разъединственная!

Он обнял жену, и они направились домой подгоняемые ветром, который за вечеринку, как и его настроение, резко переменился направлением.

Ожидание сына

Вадим Петрович внешне ничем не выказывал своего тревожного состояния. Как и раньше, вставал по будильнику в шесть, радиосигналами точного времени выверял наручные часы, тщательно брился и одевался, неторопливо завтракал и отправлялся на завод. Как и всегда начинал он свою работу с диспетчерской. Просматривал записи дежурного ночной смены, кому-то звонил, что-то уточнял, кого-то вызывал. Затем он обходил производственные участки, проводил планёрку, сам ходил с отчётом к высшему начальству… Словом, делал всё, что обязан был делать, и делал ежедневно грамотно и напористо. Лишь внимательные сослуживцы могли приметить в нём не свойственное ему ранее частое поглядывание на часы, заканчивающееся уединением в кабинете, где главным документом на его рабочем столе оказалось расписание пассажирских поездов.

Вторую неделю Вадим Петрович жил от поезда до поезда с восточного направления. Справившись о приходе ожидаемого, через часок, достаточный для проезда от вокзала до его квартиры, несколько раз с небольшими интервалами безрезультатно звонил домой. В ожидании следующего поезда после каждого звонка междугородки нетерпеливо хватался за телефонную трубку: вдруг сын надумал звонить, хотя между ними сговорено давно было созваниваться вечером по домашнему телефону.

Интересная, одновременно изматывающая работа всё же являлась отдушиной для Вадима Петровича, нередко выводила его из состояния тягостного ожидания, давая необходимый передых. Сложнее было дома, где от него требовалось большее, чем выдержка и внешнее спокойствие.

– Какие новости? – встречала его жена Валерия Ивановна, до мнительности беспокойная женщина, болезненно воспринимающая любую семейную неурядицу.

– Не выгнали пока, и завод не прикрыли ещё, дымит помаленьку. Так что живём, мамуленька. Вот сынок позвонит – и полное счастье обеспечено, – говорил он так или в подобном роде, себя и её настраивая на оптимистический лад.

Как мог Вадим Петрович отвлекал жену от беспрестанных дум о сыне… Приходил пораньше, чтобы прогуляться с ней до недальней, видной из окна их квартиры, берёзовой рощи или к угадываемой по камышам и кустарникам реке пройтись пойменным лугом с невероятно сочной для конца лета травой, что, казалось, надломи стебелёк – и шипучей струйкой брызнет зелёный сок. Невзначай словно, частые вечерние звонки подруг её организовал, даже для короткого застолья повод находил… Но подслащённый таким образом вечер кончался, переходил в долгую от бессонницы ночь, когда никакие уловки не помогали.

– Где же сыночек наш? Почему молчит? Пропал, как в омут канул, – то и дело вздыхала Валерия Ивановна.

– Объявится вот-вот, – бодро говорил Вадим Петрович, а самого по сердцу кошки когтями острыми скребут: не к добру всё это, всегда ведь весточку о себе давал…

Крепился Вадим Петрович, не выплёскивал усиливающуюся тревогу за сына, и всё же в пятницу, укладываясь спать уже, не выдержал слёз жены, сорвался:

– Довольно причитать! Накаркаешь ещё!

Словно керосинчика в огонь подлил.

– Тебе-то что? Выгнал единственного сына из дома и спишь себе преспокойненько в чистой постельке, накормленный и ухоженный. А ему каково? – вспыхнула Валерия Ивановна.

Не ответил, смолчал через силу Вадим Петрович, одеялом с головой укрылся, давая понять, что не желает он участвовать в напрасной перепалке.

Не помогло.

– Не так бы надо с ним обойтись, – продолжала она. – Не так!

– А как? – не выдержал, привстал даже Вадим Петрович. – Сюсюкать с ним прикажешь? Не маленький. Мы с тобой в его годы, женатые уже, не о водочке думали, а как жизнь свою устроить и дитё здоровеньким родить. Его, между прочим. А он, паршивец, насвинячился… Второй раз! Небось и в деревне не просыхал. Дровец бабушке не нарубил, траву на огороде не подёргал как наказывали.

– Сам ты виноват. За работой беспросветной своей да увлечениями всяческими, никому не нужными, о сыне забыл. Вот и дождался!

Ничем не мог Вадим Петрович остановить жену. Не на шутку разошлась, все былые промашки к месту и не месту припомнила ему. Плюнул он с досады, подушку, покрывало ковровое схватил и в зал