Долгая зима - Владимир Иванович Петров

На санках притащила она его домой. В сенцах растирала снегом полуобмороженного и полуживого…

Но, пробудившись лишь к полудню, Кальянов не поверил всему случившемуся, пытался даже обидеться на прибежавшую к нему, отпросившуюся с работы жену:

– Чего выдумала! Выпил, правда, крепко, но… Помнится, сам дошёл.

– Если бы не Найдёныш, точно бы дошёл до… могилы, – заплакала она и, махнув рукой, выбежала из дома, бросив в сердцах: – Замёрз бы лучше, изверг!

– Ишь как на мужа! – крикнул ей вслед Кальянов, но сразу замолчал и встревожился не на шутку: видать, натворил дел, такой жену он видел впервые. Полежал немного, пытаясь воссоздать в памяти вчерашнее. Но ничего не вспомнил, будто память начисто отказала. С трудом поднялся. Чувствуя ломоту во всём теле, оделся кое-как, в гараж собрался – похмелиться и о вчерашнем потихоньку выведать.

– Найдёныш! – позвал он собаку. – Пойдём.

Но тот не откликнулся, не подбежал, как обычно.

– Ну, погоди, сукин сын… – захотел Кальянов озлиться на собаку, но вновь сильно кольнула его тревога: неспроста всё это, ох неспроста!

Он ещё раз покликал собаку и вышел на улицу. Буран отбушевал, лишь на открытых взгорках ещё нет-нет да и взвинчивались под слабеющим ветерком снежные бурунчики.

Изба

Душа посиделок, весёлая и ловкая на слово бабка Груня как-то разом потухла и в крещенские морозы слегла, уверившись: всё, не подняться. Подолгу детей от себя не отпускала. Торопилась и с подругами напоследок наговориться. Наедине неслышно почти разговаривала со своей старенькой избой:

– Расстанемся скоро. На последнее пристанище отнесут. Осиротеешь без меня, никому не нужная. Младшенькая Зинка на тебя и не глянет. Успела новый дом для неё срубить, не тебе чета. Таиска тоже к тебе не разбежится из города, хотя старшенькая и рядышком совсем. Справно живёт. Хваткий мужик ей достался. Подталкивать его, как простодырных других зятьёв, не надо. Настоящие хоромы выстроил и легковушкой обзавёлся. Гальку же, средненькую, аж в Среднюю Азию занесло. Что там хорошего нашла? Всё же и ей посчастливилось. Казённую квартиру получила, трёхкомнатную, с ванной и газовой плитой. Разве заманишь её теперь к твоей подымливающей печке? Всё собиралась печника зазвать, переложить хотела. Не сумела вот… Прости уж, сама видишь, как болезнь в меня вцепилась. Может, Стёпка, сынок единственный, образумится, без моей пенсии работать в колхозе станет. Оженится, глядишь, и тебя подправит, ребячьими криками оживит. Хотя вряд ли. Скорее за бесценок продаст, не посмотрит, что на завидном месте ты стоишь, в центре, считай, и огород при тебе с полгектара, до речки, чернозёмный. А может, никто и не позарится на тебя. Мало ли в деревне пустых домов, светлее и моложе? О внучатах моих и не мечтай. Колхоз хорошо помогает тем, кто в город не сбегает, на свадьбе в подарок ключи от новой квартиры дарит. Чую, худо тебе без меня придётся…

Хоронили бабку Груню в такой же, какой сама была, говорливый день. Вовсю сыпали скороговоркой ручьи, некстати весело расщёлкались прилетевшие скворцы.

Недолго терпел Степан, стал сразу же после девятидневных поминок покупателя на дом искать.

– Не спешил бы, – просила его Таисия. – Перед людьми стыдно. Скажут, похоронить не успели…

– Плевать хотел! – отвечал Степан. – Не они меня кормят. За дом же, возможно, хорошие деньги выручу. Будет на что дальше смотреть.

– До года бы потерпел, – поддержали Таисию и сёстры. – В память о нашей мамке.

– Да ну вас! – отмахнулся он. – Мужиками своими командуйте. А тут я хозяин. Как захочу, так и будет!

Зная его тяжёлый характер, приумолкли сёстры, отступились. Подумали: выкинет ещё какой-нибудь фокус братец родненький, беды не оберёшься. Рассудили: пусть продаст, им тоже изба не нужна.

Однако не продал Степан избу. То ли сестёр всё же послушался, то ли покупателя не нашёл. К последней материнской пенсии добавив небольшие деньги от сбывки кое-какого домашнего добра, уехал он из деревни. И пропал, как в воду канул! Даже на годовщину смерти матери не объявился.

Без него сёстры всё организовали: и на сорок дней, и полгода, но по родительской избе ничего не предприняли. Гвоздика не забили.

Осиротела изба. Правда, окошки не заколотили досками и божницу в красном углу оставили. Но со временем паутинкой она затянулась. Глиняная обмазка саманной стены слоями отваливаться стала. Потемнел и потрескался вторично использованный, с колхозной фермы снятый, шифер крыши. Замутились нечищеные окна…

Даже Зинаида не заглядывала в родную избу, не говоря уж о ташкентской Галине и потерявшемся Степане. Иногда лишь, в ливень застряв в легковушке, Таисия вынужденно ночевала с мужем с материнском доме. Картошку они, сотки три, сажали на огороде, постепенно зарастающем.

– Помазать избу, побелкой освежить бы, – подсказывали Зинаиде деревенские. – Больно вид улицы портит, словно щербинка почернелая в белозубом рту.

– Таиске не надо, а мне и подавно, – отвечала Зинаида. – В своём дому не успеваю красоту наводить.

Меткая в предсказаниях бабка Груня не угадала всё же скорые события вокруг её старенькой, детьми забытой избы.

Сквознячок перемен первой ощутила на себе в далёком «хлебном» Ташкенте Галина, неожиданно ставшая для родной российской деревни иностранкой. Только не обеспокоилась: мало ли что деется, мол, потешатся новоявленные политики, и всё на свои места встанет. И муж её, просиживая вечера у телевизора, запутался. По-старому они жили, ориентируясь, главным образом, на Москву, пока не отключились от неё узбеки, передачи на своём языке не повели. Опять же не поверили.

– Пробный шарик катнули, – успокаивали друг дружку. – Образумятся вот-вот…

Крепко ошиблись. Потому что в магазинах и на общественном транспорте обижать их стали. Аттестацию ввели, вроде чистки, после которой Галине с работы пришлось уйти. Золотые руки каменщика помогли удержаться на стройке её мужу, но ущемили и его, из-за незнания узбекского премиальные урезали. А тут и цены на продукты резко подскочили, и при холодной осени, как назло, не грели отопительные батареи…

– Выживают! – запоздало спохватились они, написали и позвонили Таисии, через неё объявления на обмен квартиры дали. Только не нашлось желающих ехать в Ташкент, в этот с короткой памятью город. Тогда решились они свою приватизированную квартиру продать, но и здесь запоздали: ташкентская власть запретила выгодную сделку.

К этому времени, отслужив, их сын вернулся. По пути домой заезжал он в деревню, новость родителям принёс:

– К свадьбе готовьтесь. Дождалась моя… Обговорили всё.

И дочка, чуточку покраснев, сунула матери распечатанное письмо:

– И я замуж выхожу за деревенского. Согласия вот вашего просит…

– С ума посходили! – накричала на них мать. – И так тошно! Ещё вы… Добить нас с отцом задумали? Свадеб захотели… Представляете