Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

не против завтракать, обедать и ужинать в компании Эллейв, но это, увы, стало невозможно из-за злой прихоти матушки. На родительницу он был серьёзно обижен и наотрез отказывался целовать её. Здороваться — здоровался, как положено, но тепло из их отношений пропало. Его и так было не слишком много ввиду большой занятости матушки, а теперь они и вовсе отдалились друг от друга. Да и родительница в последние дни пребывала в основном в раздражительном и дурном настроении, ей тоже было не до нежностей. Только батюшка с Кагердом оставались всегда нежны и добры к нему, но иными мальчик их и не видел. Госпожа Розгард, ещё более занятая, чем матушка, всё же находила минутку поцеловать его перед сном, а также неизменно ласково приветствовала по утрам. А с сестрицей Ниэльма объединяла общая беда — разлука с Эллейв. Они очень сблизились за последний год, а теперь и вовсе стали почти неразлучны. Онирис читала ему перед сном книги, которыми прежде баловала его Эллейв, а ещё они вместе играли с парусником. Онирис изображала пиратского капитана, а Ниэльм — отважного борца с морскими разбойниками. Они даже сражались на деревянных саблях, и Ниэльм неизменно побеждал.

После кондитерской они погуляли около полутора часов, заглянули на корабль-музей «Победа Владычицы». Теперь уже сам Ниэльм вполне мог исполнять роль экскурсовода, только в лазарет отказался спускаться. В прошлый раз ему там стало нехорошо при виде той страшной бочки... Хоть господин Арнуг и заверил его, что это просто похожая бочка, а настоящая на всеобщее обозрение не выставляется, всё равно мальчику было не по себе. Вид хирургических инструментов тоже пугал его, да и жутковатый, мрачный стол, на котором лежало тело госпожи Аэльгерд после гибели, приводил его в состояние мертвенного оцепенения.

— Не пойдём туда, дружище, — согласилась Эллейв. — Ты прав, это не самое весёлое место.

Они вдвоём забрались на марс и несколько минут созерцали с высоты городские виды. Эллейв почтила статую госпожи Аэльгерд военным приветствием, и Ниэльм последовал её примеру, хотя и не носил ещё мундира.

Когда пришла пора прощаться, Ниэльм опять не сдержал слёз. Эллейв прижала его к себе, крепко расцеловала и шепнула:

— Держись, родной мой. Мы преодолеем все невзгоды. Будь сестрице Онирис опорой, радуй её.

Ниэльм пообещал. И спросил:

— Вы с Онирис будете вместе?

— Обязательно, — твёрдо и серьёзно ответила Эллейв. — И с тобой тоже. Когда именно это случится, я пока не могу сказать, но это счастливое время непременно настанет.

По дороге домой Ниэльм шепнул младшему братцу:

— Вот что, Верен... Если ты обмолвишься матушке хотя бы словом о том, что сегодня было, я тебя вздую. Тебе очень не поздоровится, клянусь щупальцами хераупса!

Быть поколоченным Веренрульд, конечно, не хотел, а потому пообещал молчать. И, к своей чести, сдержал слово, в противном случае матушка пришла бы в ярость, и тогда досталось бы не только самому Ниэльму, но и батюшке с Кагердом, которые помогли им с Эллейв встретиться.

А события между тем принимали всё более грозный оборот. Спустя несколько дней в столицу прибыла О́дгунд — и по делам морской службы, и для знакомства с Онирис. О супруге своей матушки Эллейв тоже рассказывала с теплом, и девушка заочно прониклась к ней симпатией. Корком Одгунд, дочь госпожи Аэльгерд, была награждена орденом бриллиантовой звезды за Гильгернскую битву, и её воспоминания Онирис читала в последнем томе мемуаров. Большого писательского таланта у Одгунд не было, поэтому её воспоминания госпожа Игтрауд обрабатывала в значительно большей степени, чем текст, написанный её прославленной матушкой.

Онирис весьма живо интересовало, как Одгунд с Арнугом уживаются в браке с госпожой Игтрауд, как у них получается делить одну любимую женщину на двоих, не ревнуют ли они её друг к другу. Эллейв рассказывала, что затруднения были только поначалу, причём лишь со стороны Одгунд, а у Арнуга ревность отсутствовала как явление. Он изначально безоговорочно принял такой расклад, а у Одгунд ревнивые искорки проскакивали в первые годы брака. Это в менталитете мужчин Нави была прошита способность уживаться в своего рода «гареме» — вдвоём, втроём, а то и... внесколькером, как у Бенеды. Одгунд же была женщиной, и такое положение вещей уязвляло её гордость. Ей самой пристало обладать несколькими супругами, а не быть «одной из». Но уж такова была сила удивительной личности госпожи Игтрауд — щедрая на свет, тепло и нежность, умиротворяющая и мудрая, проникновенно-ласковая, любящая и неземная, что ревнивый бунт Одгунд понемногу улёгся. Впрочем, бунтом это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее — недовольством, которое она выражала очень сдержанно и не слишком часто. Любящего света госпожи Игтрауд хватало обоим её супругам с лихвой, никого из них она не выделяла, не назначала своим любимчиком, каждый из них чувствовал себя уникальным и особенным, не испытывая недостатка внимания и любви. Каждого она любила по-своему, каждого щедро купала в исцеляющем свете своей души, и как-то понемногу всё наладилось, стерпелось-слюбилось, даже дружба Арнуга с Одгунд не пострадала. Впрочем, свои графики морской службы они старались подгонять так, чтобы на побывку домой отправляться в разное время. Случалось, что они порой и встречались под одной крышей, но и тогда раздоров между ними не возникало. Госпожа Игтрауд умела всё мудро сгладить. Она была опытным вожаком их маленькой стаи-семьи, а её родительница, госпожа Эльвингильд, во внутренние семейные дела дочери не вмешивалась. Госпожа Игтрауд очень нежно, с любовью, но твёрдо и непреклонно выстроила и отстояла свои границы, а госпоже Эльвингильд хватило мудрости занять уважительную позицию по отношению к дочери, а не опекающую и деспотично-властную. Госпожа Игтрауд доказала, что в опеке не нуждается, что она сама способна быть главой семьи, и матушке пришлось это принять. Сейчас между ними были уважительные отношения двух равных женщин, а не опекунши и опекаемой. Разумеется, госпожа Игтрауд сохраняла по отношению к родительнице дочернюю почтительность, но на свою независимость и на своё семейное и личное пространство уже не позволяла никому посягать.

Итак, Одгунд прибыла в столицу, чтобы познакомиться с той, чьим именем был назван корабль, и кого её друг Арнуг называл «самой удивительной и светлой девочкой». В избранницу своей дочери он по уши влюбился — в самом чистом и целомудренном смысле, конечно. Одгунд была весьма заинтригована: что же там за такое неземное создание, чудо чудное, диво дивное? Однако сразу им встретиться не довелось, сперва Одгунд навестила дочь своей супруги, которая как раз находилась в