Волчица советника - Елена Литвиненко

— У тебя не хватит сил открыть стабильный портал до Азуритов, — тихо сказал граф. — В любом другом месте я найду тебя в течение часа. А если ты причинишь ей вред, я убью твоего брата… И пришлю по частям, в конвертах, — страшно улыбнулся Йарра.

— Марио…

— Марио Дюбуа жив. Пока.

— Где он?

— Гастингс! — не сводя глаз с Арно, выкрикнул граф.

Огненное кольцо медленно опало, и в выжженный круг шагнули райаны. Связанного Марио я узнала только по длинным кучерявым волосам, свесившимся на лицо.

— Пат, Ваше Сиятельство, — сказал Йарра. — Предлагаю обменяться и разойтись. До следующего раза.

Пауза затягивалась.

Я сидела между мужчинами, тряслась, сжавшись в комок и уткнувшись лицом в подол обгорелой юбки. Горечь пепла во рту, горечь предательства и обмана — почему, почему, ну почему все случилось именно так?! Я ведь всего лишь хотела выжить! — металлический вкус страха и крови.

Движение воздуха за спиной, сдвоенный хлопок телепорта и резкий взлет — меня подняли под мышки.

— Цела?

Светлые, неужели все закончилось?..

Я заревела, вцепилась в графа. Йарра! Живой, настоящий Йарра! Не сон, каких были сотни за эти месяцы, не иллюзия больного воображения — граф! Мой граф!.. Сильные руки и запах шипра, стучащее у самого уха сердце. Безопасность и безумное, бездумное счастье. Помню, я заливалась слезами, повиснув на шее Йарры, икала, некрасиво шмыгала носом, дрожала как осиновый лист и клялась, что больше никогда-никогда его не ослушаюсь, пусть только не бросает меня, заберет с собой, я же не могу без него, ничего не могу, я умру, если снова останусь одна, я же… Я же его…

Руки графа стиснули меня — до боли, на минуту — долгую, бесконечно долгую, самую лучшую минуту в моей жизни, — он прижал меня к себе, зарылся лицом в мои волосы. Потом отстранил.

— Где ребенок, Лира?

— Я… — Клянусь, это последняя ложь в моей жизни! — Я оставила его у дороги, со стороны южных ворот.

Йарра кивком отдал приказ Гастингсу, крепко сжал мой локоть и раздавил амулет переноса.

А в княжестве, оказывается, идет снег. Плац перед замком расчищен, но вдоль внутренних стен уже намело сугробы. Топают, согреваясь, караульные, постукивают варежками и перчатками, пьют горячий чиар, что разносит укутанная в пуховую шаль островитянка. Лают собаки на псарне, взвизгивают пилы, жужжит неподалеку от кухонь точильный камень. Глухо стучат по мишеням арбалетные жала, лязгают мечи тренирующихся, и так же сипло, поминая мать-бога-душу, орет на новобранцев сержант.

Ничего не изменилось.

Совсем ничего. Только у брата появилась трость. Не замечая мороза, раздетый Тимар стоял на засыпанных песком ступенях замка и смотрел на меня, как на привидение.

— Тим! — рванулась я, но Йарра не отпустил. Крепко держа за локоть, подвел меня ко входу с торца, приложил к двери ладонь, отпирая. — Ваше Сиятельство, там же Тим!

— Молчи!

На верх Северной башни граф втащил меня чуть ли не за шиворот. Несколько раз я падала, оскальзываясь на оледенелых ступенях, вскрикнула, ударившись коленом о перила, но Йарра даже не посмотрел.

— Раду! Раду, остановитесь! Раду…

Йарра не ответил, только пальцы сильнее впились в плечо.

— Ваше Сиятельство!

Граф втолкнул меня в комнату под самой крышей, вошел сам, огляделся, проверяя, есть ли дрова и не отсырел ли кремень огнива.

— Раду! — дернула я его за рукав и ахнула, получив пощечину.

— Для тебя — господин, — прошипел граф. Ожег ненавидящим взглядом и вышел, запер меня снаружи.

Я ошарашенно прижала руку к разбитой губе, неверяще толкнула двери. За что?.. И вдруг поняла. Йарра спросил о ребенке! Он знал о нем! А значит, знает и…

Светлые, что же теперь будет?!

На выжженное поле было страшно смотреть. Черная земля, кружащийся в воздухе пепел, все еще красные, пышущие жаром межевые камни. Суфраган Ньето с суеверным ужасом оглядывался по сторонам — мужчина то принимался молиться, то делал отвращающие знаки. Воистину: не всегда боги одаривают достойных!

Местами сапоги проваливались в жирную сажу по самое голенище. Тут и там пузырились лужи металла, беззубыми ртами темнели глубокие трещины. Вряд ли это поле когда-нибудь сможет рожать, и даже двести лет спустя жители Аликанты будут обходить стороной место встречи мага и райана, уведшего шильду. Неудивительно, что девка так долго оставалась неузнанной! Райанский Лес, пьющий магию, иссушающий амулеты и одаренных, спрятал выплески флера, укрыл ведьму сплетением сучьев и лоз.

Но ничего. Он достанет ее. Обязательно достанет. Даже без благословения коадъютора, не поверившего, слишком осторожного, слишком милостивого… А может, просто околдованного?! Ньето громко выругался, и сверток у него на руках захныкал, завозился.

— Тшш… — покачал мужчина плачущего младенца.

Он достанет шильду. И сложит ей очистительный костер. За одурманенного коадъютора, за загубленную карьеру — о, Рамос не упустил случая избавиться от конкурента! — за свою мать, умершую от порчи. Ньето было шесть, когда она ушла. Молодая, цветущая женщина в одночасье превратилась в старуху — иссохшие руки поверх одеяла, и лицо, похожее на обтянутый кожей череп. Чужие голоса, шипящие что-то на проклятом ассаши, и страшные тени по стенам, которые некому было отбрасывать. И рвота. Мать постоянно рвало, а когда приступ заканчивался, в тазу блестели иглы, осколки стекла и змеиная чешуя. А отец ничего не замечал. Совсем ничего. И привел ведьму в дом за два дня до смерти жены. Костер для мачехи Ньето сложил, когда ему исполнилось шестнадцать.

И шильду он тоже достанет. За мать, за себя, за тех, кого она уже околдовала и одурманит, прежде чем он найдет ее. За ребенка, которого девка, желая убить, не замарав рук, отправила вниз по реке в утлом суденышке.

Ведьме — пламя!

На востоке, предвещая бурю, полыхала заря.

9

В башне я просидела две недели.

Бродила, завернувшись в одеяло, по комнате, скребла наледь на забранном частой решеткой окне, часами бездумно смотрела на тлеющие угли в жаровнях. Первые дни, помню, все прислушивалась — не раздадутся ли гулкие шаги, не появится ли Йарра с ремнем.

— Упаси боги, ты хоть раз, хоть с кем. Шкуру спущу.

Но графа не было. И вообще никого не было — даже слуг. Только Тимар по утрам и вечерам стоял у входа в башню, смотрел, запрокинув голову вверх. При виде брата я залезала на подоконник, прижималась к стеклу, махала ему, кричала, что люблю, хоть и знала, что не услышит…