Волчица советника - Елена Литвиненко

Крупная дрожь, стучащие зубы, сиплое дыхание — мне тяжело, я еще ни разу не сияла так долго, принуждая человека к действию. Но и ему плохо! Флер пригнул Йарру к полу не хуже кованого сапога, граф скалится, рычит, горбится, бьет себя по лицу, пытаясь совладать…

А потом у меня внутри что-то лопнуло. В голове взорвалась сверхновая, в ушах зазвенело, и я потеряла сознание.

Открыв глаза, я обнаружила на лодыжках металлические поножи — точные копии тех, что надевали на меня храмовники. Узкая койка странно раскачивалась, комнатушка размерами больше напоминала чулан, а снаружи доносились крики чаек, альбатросов и шум океана.

10

Красноватые лучи пробивались сквозь щели в стенах, царапали веки. Голова раскалывалась — не то от птичьего гомона и криков матросов, не то от того, что я надорвалась. В горле кислым комом стояла тошнота.

Преодолевая дурноту, я села на кровати, осматривая свое новое жилье, — если Его Сиятельство, конечно, не отправит меня на палубу. Или сразу в трюм, за неимением карцера. В грядущем наказании за попытку манипулировать графом я даже не сомневалась, но мысли об этом были отстраненными, будто не моими. На рее не повесит, килевать не станет, в кандалы не посадит — уже, а ремень я переживу. Думать о том, каково сейчас Тиму, куда страшнее.

Сволочь сиятельная!

Я размазала слезы по щекам, поправила брюки, пряча поножи артефактов. Попробовала выпустить нить флера и зашипела — на голени будто плеснули кипятком. Dgorka r’es!

Подтянула колени к груди, обняла их, угрюмо глядя на круглый стол — он занимал большую часть каюты, на проолифленную карту на стене, на привинченный к полу сундук. Сумка с моими вещами, сапоги и плащ свалены кучей у незапертой двери. Впрочем, с сегодняшнего дня графу замки не потребуются — я сама буду бегать за ним, как собачонка.

— Отдать швартовы! — донесся резкий голос Йарры.

Корабль заскрипел, дернулся — я едва не свалилась с койки — и медленно отошел от берега. Сквозь неплотно пригнанные доски стен было видно, как удаляется пристань, как десятки других галер разворачивают паруса и выстраиваются в кильватере флагмана Его Сиятельства. Наверное, здорово было бы посмотреть на это с кормы, но попадаться сейчас на глаза Йарре равносильно прогулке в Лес.

…с чего я вообще взяла, что дорога ему? Потому что летом назвал? Радостью? Но с радостью так не поступают, радость не поливают грязью, не давая возможности оправдаться! Он ведь даже слушать меня не захотел! Ему важно лишь то, что я была с другим! Йарре плевать на моих убийц, плевать на храмовников — Его Сиятельство слишком уязвлен изменой!..

Я знаю, что виновата, что не должна была проводить ночь с Арно. И я готова вымолить, выслужить прощение. Но не так же! Не через жизнь и здоровье Тимара!

Я так хотела вернуться к графу! Я ночей не спала, я с ума сходила, боялась, что больше никогда его не увижу! И вот вернулась…

Браслет поводка тяжело оттягивал руку, поножи жгли, стоило забыться и позволить дымке флера окутать меня. Голова нещадно болела, от качки мутило. Добро пожаловать обратно, Лира.

Неделя путешествия к Острову Горгоны и следующие две к Архипелагу Трой обернулись кошмаром. Я стала вещью — чем-то вроде салфетки. Йарра пользовался мной, а потом брезгливо отбрасывал.

— Иного отношения ты не заслуживаешь.

Заговаривать с графом мне не разрешалось. Старый араасец, приносивший еду и питье, упорно делал вид, что не понимает ни райанского, ни классического тирошийского. Амулета связи Йарра мне не оставил, покидать каюту запретил. А при любом намеке на неповиновение мне доставалось, как провинившейся служанке.

Так было, когда я вышла на палубу, потому что в каюте стало нечем дышать.

Когда стащила связник и, пытаясь дозваться Тимара, попала на Четвертого Советника Ремайна.

Когда отказалась разбирать документы до тех пор, пока Йарра не позволит поговорить с братом.

— Ты! Будешь! Выполнять! Мои! Приказы! Дрянь!

— Не буду! — зло выкрикнула я, натягивая юбку на горящие ягодицы. — Ненавижу вас! Ненавижу, слышите?! — плюнула я в графа.

— Тварь!.. — почернел он, вытирая щеку.

Я воевала с Йаррой и безнадежно проигрывала. Понимала, что шансов нет, что делаю хуже, что нужно заткнуться, проглотить обиду и гордость, стать, как Галия, пушистой кошкой, трущейся о ногу хозяина, и тогда граф будет добрее. Но после того, как он надел на меня поводок, после того, как унизил, оскорбил, показал свое истинное лицо, назвав смеском, — при мысли покориться ему все внутри переворачивалось. Ненавижу! Гад, сволочь, скотина!

А он ненавидел меня.

За Арно, за флер, за то, что по моей вине оказался от кресла Главного Советника дальше, чем был двенадцать лет назад. Если бы еще узнал, что я солгала о ребенке, то, наверное, удушил бы.

Йарра стал жесток, расчетливо груб, каждое его слово било пощечиной, а после ночи с ним я чувствовала себя, будто после вылазки в тыл лизарийцам. Он не жалел меня, а я не просила пощады, наоборот, пыталась уязвить в ответ. Иногда получалось, и Йарра сжимал кулаки так, что белели костяшки. Стиснув зубы, смотрел на меня исподлобья, и я понимала: еще одно слово — убьет. Но все равно говорила… Вам больно, Ваше Сиятельство? Мне тоже больно!.. Граф, ругаясь, выскакивал из каюты, а я сворачивалась клубочком, подтягивала колени к животу и смотрела на расплывающуюся время от времени карту на стене. Фарлесс, Верзейские Острова, Джун-Джун, Мабуту, Араас, Оазисы…

Тоска, едва не сведшая меня в могилу в Меоте, вернулась, ядовитой змеей вползла в душу и день за днем травила изнутри. А стоило ли выживать? Если результат — вот он, синяками на запястьях, ненавидящим взглядом Йарры? Если все, о чем я мечтала, оказалось притворством графа? Ведь не может человек одновременно звать летом, а потом это самое лето — в помои, даже не выслушав?.. Он же не знает, ничего не знает и знать не хочет! А Тима за что?! За верную службу?!

Чувство вины перед братом давило, сводило с ума. Меня трясти начинало при мысли, что, может быть, сейчас, прямо сейчас, Тим корчится от боли. Я храбрилась, прогоняла кошмарное видение, убеждала себя, что графу нужен наследник Орейо — живой и вменяемый, что в браслете всего пять камней из двадцати четырех — но страх держал за горло, а от моих вопросов Йарра либо отмахивался, либо ограничивался сухим «с Тимаром все в порядке». День за днем.

День за днем.

Штормил океан, хлопали паруса, монотонно выстукивал дробь барабанщик. Если приоткрыть двери, его становилось видно — смуглого коротышку с короткой косой на темени и бритым затылком. Первое время я подглядывала в щели за тем, как он важно дует щеки, задавая гребцам ритм, выворачивала себе шею, пытаясь рассмотреть корабль и свинцово-серые волны Рассветного. Потом стены каюты обили шкурами, и мое единственное развлечение пропало. Я часами лежала на кровати, запоминая узор древесных слоев на потолке, поднимаясь лишь для того, чтобы умыться, надеть свежую рубашку и поскандалить с графом.