Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

Необычайное чувство покоя воцарилось в нём. Ни страха, ни судорожной жажды продолжать дышать, никаких сожалений, только умиротворение. Он сам выбрал свой путь и все его поступки, все выборы, привели к этому месту и этому исходу. Ничто, не случившееся, уже не случится, и то — благо.

Подступая к Кромке, он всё же почувствовал движение рядом. Отточенные рефлексы не давали покоя и левая, не сломанная рука потянулась к третьему клинку, будто галантерейщик ещё собирался сражаться. Он открыл волшебный глаз чтобы увидеть над собой нечто ужасное, непотребное, оскорбляющее взгляд.

Белый орк походил на восставшего мертвеца, пена разъела почти всё его лицо, растворила зубы, плоский нос; от нижней челюсти ничего не осталось. Яд проел гортань и опалил грудь, обнажив части ключиц и рёбер. Только глаза надо всем этим безобразием остались прежними: тёмными, холодными. Окровавленные пальцы с лопнувшими перепонками пришли в движение:

«Они скоро восстанут. Бессмертные».

Невзирая на свои раны Маргу поднял человека и понёс в сторону озера. Кельвин хотел кричать от гнева и боли, хотел требовать, чтобы его оставили той смерти, которую он выбрал, но вместо этого лишь булькал и бессильно подёргивался в руках нелюдя. Всё, что ему оставалось, это следить за тем, как существа приближались, сотрясая землю; слушать тоскливый вой. Шаги гигантов были медленными, но широкими, а орк спотыкался, сам едва не падал от смертельных ран. Зачем? Они не были друзьями, даже братьями по оружию больше не были, так почему же…

Вдруг поодаль появилось что-то, наёмник увидел человека с объятой пламенем головой, который бежал прямо под ноги чудовищам. Он не поверил оку своему, особенно когда человек, молниеносным зигзагом избежав ударов плетей, подпрыгнул необычно высоко и вспыхнул маленьким слепящим солнцем! Кельвин застонал, прикрывая глаз, но лишь через секунду по ушам ударил оглушительный хлопок, и волна нестерпимого жара толкнула Маргу в спину. За первым хлопком последовал второй; сквозь веко ударил нестерпимо яркий свет и зимний холод обратился зноем.

///

— Кажется, — сказала Н’фирия, — это наёмники! Клянусь сердцем, не ожидала увидеть их живыми!

Два монаха, принесшие себя в жертву, нанесли суровую рану снегопаду, — от жара, который они исторгли в момент смерти, во все стороны хлынули потоки горячего воздуха, снег испарился и стало лучше видно. По руинам посёлка шаркал белый орк, несший на себе человека, за ними следовали подошедшие совсем близко чудовища.

— Ещё! — потребовала Пламерожденная, распаляя свой кристалл. — Ещё, Хиас, их сейчас убьют!

Она выстрелила копьём испепеляющего жара, а пророк принял прощальные слова ещё от двух братьев.

— Вера — мой меч, молитва — мой щит, я обращаюсь пеплом во имя Его, — говорили брат Энгар и брат Дрого в унисон, — и да засвидетельствует Пылающий мою ярость!

— Латум, братья.

Одинаковыми движениями они с размаху вонзили кинжалы меж своих рёбер, поразив сердца. Раны были смертельны, однако те, в ком вера горела подобно солнцу, продолжали жить. Внутренности монахов озарились свечением, проявив сквозь кожу чёрные линии грудных костей и вены; из глазниц элрогиан ударили стилеты плазменного света, глаза и веки испарились, пламя охватило головы. Так сжимая рукоятки кинжалов и заживо горя, братья с нечеловеческой быстротой помчались навстречу гигантам, а за ними отправились ещё двое.

Н’фирия невольно задумалась о силе веры. Её собственное сердце, испарявшее камень, металл, всё что угодно иное, оказалось таким слабым в этом бою… Усталость одолевала Пламерожденную, внутренний жар почти погас.

Она ринулась к наёмникам, подхватила человека и со стоном взвалила на себя ещё и орка, в душе отбиваясь от желания бросить эту дрянь позади. Сухожилия трещали под весом тел и бронзовых лат, но обратно Н’фирия тоже бежала. Навстречу ей метнулась четвёртая пара смертников, волна жара подтолкнула в спину. Пламерожденная оказалось рядом с Хиасом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Они купили нам время, — задыхаясь, проговорила женщина, — а мы не бросили их, хотя следовало. Всё, идём!

Последние два монаха стояли с кинжалами в ожидании Хиасова дозволения. Им предстояло прикрыть отступление и наставник, старившийся на год со смертью каждого ученика, кивнул. Братья стали произносить последние слова и даже солнце решило засвидетельствовать их подвиг, но за мгновение до того, как кинжалы настигли сердца, Хиас вскричал:

— Стойте!

Молодые элрогиане вздрогнули, заморгали, теряя свет фанатичной веры в глазах.

— Они отходят!

И Хиас был прав. Чудовищные гиганты, те, что ещё стояли на ногах, поспешно отворачивались и шагали обратно.

— Солнце, — по лицу его пролегли дорожки слёз, — о Элрог, слава Тебе! Слава Тебе за Солнце!

Восемь смертей высвободили достаточно жара, дабы породить поток восходящего воздуха столь сильный, что тот смог прорвать пелену туч. Над руинами поселения образовался облачный колодец, сквозь который на землю воззрилось светило.

— Не горюйте, братья! Пылающий не отверг вас! Пылающий говорит, что вы ещё послужите Его воле здесь, среди живых! Возрадуемся!

— Потом возрадуетесь! — зарычала Пламерожденная, которую тяжесть орка вот-вот могла сломать. — Скорее, люди, шевелитесь, колодец сужается!

Монахи приняли на себя вес чудовища и вместе они все, как могли поспешили к причалу, куда возвращался один из баркасов. Наконец под ногами оказалась качнувшаяся палуба и, пыхтя, корабль стал разворачиваться носом на север.

Верховная мать Самшит следила за возвращением своих верных, держась в сознании из последних сил. Она слабо улыбнулась Н’фирии, прошептала бескровными губами «спасибо» и смежила веки.

Пламерожденная передала Кельвина Сирли монахам и протиснулась мимо паровой машины на корму баркаса, где никого не было. Она повозилась со сложной системой ремешков и застёжек, делавшей шлем единым целым; сняла сначала переднюю треть, — лицевой щиток, затем развела в стороны две задние трети, соединённые металлической петлёй. Ни надеть, ни снять такой шлем быстро было невозможно, посему Пламерожденные старались не снимать их во время несения службы вообще. Увы, никак иначе рогатую голову было не облачить в металл.

Холодный освежающий ветер коснулся лица, принеся странное наслаждение. Странное только для тех Пламерожденных, которые никогда не покидали Канджигар. Н’фирия же провела во внешнем мире большую часть жизни, она научилась ценить его прохладную красоту и маленькие прелести, которых не поняли бы другие соплеменники.

— Что с госпожой? — спросила она, не открывая глаз, когда наставник братьев Звездопада тихо приблизился.

— То же, что и с господином Сирли, — сказал тот. — Матушка отравлена ядом этих омерзительных созданий.

— Они к ней даже не приблизились.

— Это было и не нужно. Матушка — духовный колосс, избранный Богом, её способность чувствовать и воспринимать на порядки превосходит мою и в тысячу раз — других смертных. Приближение чудовищ отравило её духовное тело. Господина Сирли поразил яд телесный.

— Наёмник выживет?

Хиас ответил твёрдо:

— Время его смерти ещё не настало, Элрог поведал мне об этом совершенно ясно.

Н’фирия вздохнула: боги, демоны, духи и прочее, что никак не интересовало её народ, — как же всё это утомляло, как затрудняло исполнение долга. Оставляя невесёлые мысли на потом, Пламерожденная наслаждалась редкими мгновениями покоя и смотрела на удалявшийся берег смерти. Сегодня им удалось спастись, а что будет завтра пока неизвестно. Никому, кроме пророка, пожалуй.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мы уже так далеко забрались, — сказала Н’фирия негромко, — но мне кажется, это лишь начало.

Жрица и Наёмник, конец линии. Продолжение в будущих томах.

Глава 15.1

Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.