Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

Самшит спустилась к Оку, где вместо вод плескалась жидкая кровь земли. В скалистых стенах, окружавших озеро, виднелись бесчисленные провалы, изрыгавшие серный газ и раскалённый дым. Длинные вереницы людей, гномов, иных, тянулись туда, закованные в цепи, а над ними возвышались могучие гиганты с антрацитовой кожей. Они скрывали свои лица под масками и без устали взмахивали многохвостыми плетьми. Каждое их касание оставляло на телах рабов пузырившиеся волдыри, порождало крики неистовых мучений.

В хлёстком свисте ударов, в уродливом танце тел, извивавшихся от боли ровно трупные черви, Самшит увидела страшные образы из собственного прошлого. Ткань сна была тонкой и податливой, не успела дева понять, что сотворила, как озеро лавы ушло в небытие вместе с горами и гигантами.

Вместо заснеженных хребтов мир захватили стены дворцов и башен, сложенные из чёрного и красного кирпича. Омут памяти Самшит возродил во всём его мрачном ужасе Зелос, — город работорговцев, древний как само время, видевший века императоров и века королей-купцов. На ставших детскими руках тяжкой ношей повисли кандалы, и как те несчастные допрежь, она сама медленно плелась, соединённая цепью с десятками других невольников. Шаг. Шаг. Шаг. Холод и скорбь топили её разум, нестерпимое желание найти маму затмевало собой весь мир, слёзы наворачивались на глаза. Но Самшит не плакала. Как бы плохо ни было, она не плакала, ибо часть её всегда помнила, что надсмотрщики бдят.

А ещё бдел Великий Наг. Бог-змей Зелоса оплёл каменными кольцами тела башен, взирал со стен кирпичных дворцов, видел всё и вся своими зачарованными глазами. Ни один раб не мог совершить проступок, надеясь на безнаказанность, Великий Наг бдел. Взор его вытравливал из Самшит память о прожитой жизни, отнимал её сущность, возвращая в тёмное и страшное детство. Она вновь оказалась совсем одна, среди больших и жестоких господ, она чувствовала на шее раны от волшебного ошейника. Тьма поглощала её…

Глава 14.3

— Не плачь моя малышка.

Её подняли, прижали к чему-то тёплому и мягкому, кандалы со звоном опали.

— Не плачь моя драгоценная, нечего больше бояться. Элрог с тобой и я с тобой, моя прелесть.

Нежные прикосновения утёрли слёзы на лице и Самшит осмелилась посмотреть на красивую женщину, которая улыбалась нежно.

— Пылающий любит тебя, моё дитя, какие чудесные глаза. Не бойся, ничего не бойся.

— Я хочу к маме…

Улыбка стала грустной.

— Теперь я буду твоей мамой, драгоценная, теперь я о тебе позабочусь.

Тёмный город растаял как дурное воспоминание, которым и был. Самшит вернулась в горы Драконьего Хребта, к Оку, наполненному лавой. Она получила себя обратно, всю себя без остатка, очистилась от яда страха.

— Посмотри, какая ты стала.

Рядом с Верховной матерью, на уступе, что она облюбовала, стояла Верховная мать. Инглейв предстала перед преемницей в платье обычной жрицы, — красно-оранжевом, лишённом богатых излишеств. Лицо было спокойным и умиротворённым, каким при жизни редко становилось. Инглейв всегда была живой и яркой, а если наставали тяжёлые времена, — яростной или мрачной как туча, но никогда она не знала безмятежности.

— Скучаю по тебе.

— Я тоже, моё сокровище.

Дева прижалась к названной матери, всеми силами стараясь этим объятьем навсегда перечеркнуть предыдущее, которое стало последним в мире яви. Она молча улыбалась и лила слёзы на плечо Инглейв, а та гладила названную дочь по спине, шепча слова успокоения и умиротворения. Отлучившись от источника любви, Самшит ещё раз оглядела предшественницу.

— Скажи мне честно теперь, откуда ты пришла? Из глубины моей внутренней раны, или…

— Это я, девочка. Не порождение безутешной совести, — я, истинная.

От радости Самшит задохнулась и не нашла слов. Во сне можно было испытывать все чувства кроме разве что удивления.

— Но как?

— Всё во власти Его и довольно этой твари водить тебя по снам, Элрог желает, чтобы отныне я защищала тебя здесь. Помни также, что на пути будут иные преграды.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Укрепившись духом, преодолею, — ответила Самшит, не допуская слабости в мыслях и чувствах. — Он направит.

— Воистину так. Ступай в Синрезар и найди Дракона Нерождённого, исполни своё предназначение, сделай то, чего не смогла я.

Инглейв поцеловала девушку в лоб после чего стала тревожной, будто вспомнила нечто важное, о чём прежде неосмотрительно позабыла.

— Что такое?

— Времени мало. Я должна поведать тебе ещё об одном пока не поздно.

Женщина указала вниз, на гигантов, без устали размахивавших плетьми.

— Смотри, моя дочь, когда-то они были славным и мудрым народом гор, но к закату своей цивилизации стали служить губительной силе. Их соблазнили самым скучным, но чего сами они достичь не могли, тем, чего они не желали, пока шёпот не начал звучать в их сновидениях, — бессмертием. Ради него народ сей превратился в погонщиков рабов, злых и жестокосердных слуг, которые больше не могли умереть, хотя души их сгнили в час слабости.

Лик Инглейв всё сильнее искажался тревогой. Гиганты взмахивали руками, плети свистели, рассекая воздух, рабы выли от муки.

— Надо помочь истязаемым, — решила Самшит, расправляя огненные крылья.

— Им уже давно помогли, дочь моя.

Палец покойной первожрицы указал на небо. В том месте дымная пелена рассеялась, пропуская поток солнечного света, в котором парил некто. Он был далеко, но Самшит, пожелав, рассмотрела незнакомца в мельчайших подробностях. Мужчина преклонных лет, худой, но с гордой осанкой, суровым горбоносым лицом, украшенным синей бородой, усами и бровями. Носил он тоже синее, а ещё имел корону, плащ, посох, кольцо и гримуар. В глазницах старца пульсировали сгустки чистой магии, — индиговое сияние с проблесками бирюзы.

Он крикнул и всё мироздание отозвалось, задребезжало. С посоха сорвались голубые линии, поражавшие гигантов, валившие наземь и заставлявшие сотрясаться в агонии. Их могучая плоть обвисала на костях и рыхлела словно варёная, маски и плети срастались с ней, гиганты визжали и выли громче, чем их жертвы. Человек в небесах бичевал бичевателей плетью голубых молний, рокоча слова:

— БУДЕТЕ СТРАШИТЬСЯ СВЕТА СОЛНЕЧНОГО РОВНО ГНЕВА МОЕГО ВО ВЕКИ ВЕЧНЫЕ! ПРОКЛИНАЮ!

Тяжёлые колышущиеся фигуры, изуродованные проклятием, ползли и переваливались через края провалов, падали в глубины земли. Они не могли умереть, но и жизнь их отныне была одним лишь страданием. Вой тоски и плач из провалов всё звучал.

— Кто это? — спросила Самшит, глядя на синюю фигуру, шествовавшую среди освобождённых рабов, которые падали ниц словно перед богом.

— Ты знаешь имя. Это чародей, который сначала соединил мир, а потом бросил его в горнило губительной войны тысячи лет назад. Все они такие, маги, волшебники, колдуны, холодные, эгоистичные вероломцы…

Самшит могла лишь представить, какую боль испытывала её названная мать, косвенно признавая свои ошибки, свой позор.

— Нужно спешить, дитя…

— Зачем ты показываешь мне времена до пришествия Элрога? Что здесь…

Вой из-под земли не утихал.

— Торопись, дитя моё, они рядом, они идут.

Вой…

///

Она проснулась под громкий звук, доносившийся снаружи. Завывал ветер и надрывался сигнальный рог, издавая громкие протяжные стоны. Почти сразу в верху живота проявило себя тяжёлое и холодное чувство близости чего-то дурного. Белый орк вернулся…

Распахнув окно и тяжёлые ставни, Самшит впустила в комнату поток ледяного ветра со снегом. Снаружи оказалось белым-бело и по улицам торопились гномы. Рог собирал защитников очага, — ополчение, мужчины облачились в кольчуги, железную чешую и нагрудники, надели шлемы-каски, взялись за большие щиты, топоры, шестопёры, боевые кирки. За ними спешили жёны, обряженные в чепрачные туники и стёганые сарафаны. Они несли пучки стрел, болтов, арбалеты, маленькие тугие луки, мушкеты и готовые патроны к ним.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})