Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

в Берлине вердиевской оперы, Зигфрид сообщил в письме Еве, что пошел на представление Бала-маскарада исключительно ради тенора. После состоявшейся 7 января премьеры Кобольда в Кольмаре он дирижировал там вторым представлением. Потом отправился в Карлсруэ, где посетил в придворном театре представления недавно поставленных там Медвежьей шкуры, того же Кобольда и Весельчака и дал последние указания по поводу премьеры Банадитриха. После завершения работы над партитурой этой оперы Зигфриду пришлось ждать ее премьеры целый год. Она состоялась только 23 января 1910 года.

Прозвище Банадитрих можно истолковать как Дитрих-изгнанник или Про́клятый Дитрих. Приступив к созданию героической и фантастической драмы об этом рыцаре эпохи завоеваний Аттилы, или, как он именовался в Песни о нибелунгах, Этцеля, Зигфрид вторгся в уже разработанную его отцом область германских мифов, однако Вагнера-сына по-прежнему мало волновали проблемы реализации человеческой или божественной воли в контексте существующего мироустройства. Он всего лишь сделал робкий шаг в сторону от волшебной сказки к романтической драме, и сегодня его оперу отнесли бы к жанру фэнтези, поскольку в ней наряду с реальным Этцелем и его легендарным соратником Дитрихом Бернским действуют девушки-лебеди, волшебный дракон и, разумеется, дьявол в разных обличьях. Это позволило автору включить в свое либретто впечатляющие сценические эффекты, которые, по идее, должны были бы усилить интерес к его опере. По сравнению с ними то, что зритель наблюдал у Рихарда Вагнера в Кольце нибелунга, – театр юного зрителя в чистом виде. Например, в конце первого действия Дитрих улетает из своего горящего замка на драконе, а в третьем акте ставшего изгнанником героя одолевают видения блуждающих огней, эльфов и лесных духов. Дитрих поражает своим мечом грозящую ему Смерть, а Дьявол собирает и склеивает ее разрушенные кости. На зрителя должна была произвести сильное впечатление также сцена дикой охоты, участники которой срывают с героя одежду и вовлекают его в свой круг. По мнению критиков, эта сцена, напоминавшая сцену охоты из Троянцев Берлиоза и аналогичную сцену в Повелении звезд самого Зигфрида, оказалась наиболее удачной и в музыкальном отношении. Кроме того, в опере происходят чудесные превращения с девушками-лебедями и русалками на дне озера. Чтобы реализовать все это на сцене, в придворном театре Карлсруэ постарались сделать максимум возможного с учетом имеющихся средств. Вдобавок благодаря пожертвованиям Козимы во втором действии удалось установить новые декорации (остальные были взяты из других спектаклей). При этом костюмы, заимствованные из постановок музыкальных драм Вагнера-отца, выглядели в сказочной фантазии сына достаточно нелепо. Поэтому восторженные отклики друзей и поклонников, в числе которых, к досаде Зигфрида, было слишком мало влиятельных лиц, вызывали у него лишь смущение и досаду, и проявивший огромное рвение для пропаганды постановки Банадитриха в прессе Глазенапп расценил это как неблагодарность сына своей покровительницы. Однако автор, судя по всему, в самом деле не был удовлетворен сценическим воплощением своего детища. Продирижировав третьим представлением Банадитриха, Зигфрид отправился в Эльберфельд, где подменил капельмейстера при исполнении Кобольда, а затем принял участие в подготовке премьеры Герцога-вертопраха и продирижировал вторым представлением в Галле. Его очень порадовал тамошний успех этой оперы, которую он уже считал безнадежно провалившейся. После Карлсруэ премьера Банадитриха состоялась в Магдебурге, и там Зигфрид снова дирижировал вторым исполнением, которое его вполне удовлетворило.

* * *

Профессор Швенингер, срочно вызванный в Санта-Маргерита-Лигуре в связи с очередным приступом у Козимы, не смог явиться лично, однако предписал пациентке полный покой, ограничил потребление даже легких вин и порекомендовал свести по возможности к минимуму ее контакты даже с самыми близкими. Это было на руку как супругам Чемберлен, так и Зигфриду, все более и более подозрительно следившему за общением Козимы с супругами Байдлер. Между тем ставший в Ванфриде нежелательной персоной муж Изольды делал солидную европейскую карьеру. Он продолжал с успехом выступать в Манчестере, его также пригласили дирижировать вагнеровскими операми в Барселону, где он начал работу в 1908 году с постановки Тангейзера; в главных партиях выступили звезды – легендарный тенор Франсиско Виньяс, итальянская певица Лина Пазини-Витале и знаменитый итальянский баритон Маттиа Баттистини в роли Вольфрама фон Эшенбаха. Нового капельмейстера там, разумеется, представили как зятя Рихарда Вагнера, что еще больше усилило интерес публики. Затем Байдлер принял участие в серии концертов, которыми он дирижировал вместе с директором Парижской консерватории Габриэлем Форе. В программах концертов, с участием Пабло Казальса в качестве солиста, звучали отрывки из музыкальных драм Вагнера, а дирижер из Германии значился как «маэстро дель театро де Байройт». Барселонские выступления Байдлера фактически положили начало подлинному знакомству испанцев с творчеством Вагнера. Месяц спустя он провел премьеру Кольца нибелунга в лиссабонском оперном театре Сан-Карлуш.

Изоляция Козимы от окружающих включала также запрет на общение с Изольдой, подверженной, как опасались Зигфрид и Чемберлены, вредному влиянию их лютого врага Байдлера. Свидетельством тому – записка Козимы, полученная Изольдой в ответ на ее просьбу о встрече: «Родное дитя, после первого же приступа я пришла в полную негодность. – Не могу тебе передать, как я волнуюсь каждый раз, когда тебя вижу. Давай еще чуточку потерпим; как только окрепну, я тебя позову. Мы едины духом в заблуждениях и в горе. Мама». По-видимому, Чемберлен и Ева поставили своей целью полностью изолировать Козиму от дочери, и у них были для этого все возможности, поскольку Ева контролировала всю переписку матери, а ее муж, опираясь на рекомендации врачей, сумел парализовать волю своей тещи. Осознав исходящую от Байдлеров угрозу, Зигфрид также счел необходимым внести в этот конфликт собственный вклад. Известный своей деликатностью и мягкостью обращения брат почувствовал, что его репутации может быть нанесен ощутимый ущерб, и послал Изольде записку с предупреждением, содержавшим явную угрозу: «Милая сестра, я верю в своего ангела-спасителя! Я верю в ангела-хранителя, который защищает наш Дом торжественных представлений! Не отталкивай же от себя своих близких! Твой брат Зигфрид». А Чемберлен объявил Байдлерам настоящую войну, призвав всю родню и некоторых знакомых к бойкоту строптивых супругов: «То, что мы считали три года назад единственно верным, но не хотели осуществить, учитывая интересы других лиц, теперь стало фактом: разрыв стал полным, и никто из нас уже не нарушит этот наступивший наконец покой». Он также призвал своих адресатов не поддерживать «никаких отношений с теми несчастными». Однако большинство из тех, к кому был обращен этот призыв, ему не вняли; среди них были супруги Тоде и Адольф фон Гросс, который почувствовал себя оскорбленным этими дерзкими поучениями и поспешил от них дистанцироваться. В частности, Генри Тоде написал профессору Швенингеру: «Мы не одобряем текст написанного моим свояком Чемберленом