Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

– Рихарда Вагнера – Зигфрида Вагнера. Но к тому времени Зигфриду пришлось смириться с тем, что Штраус с его Электрой и Саломеей, не говоря уже о часто звучавших симфонических поэмах, оставил его далеко позади по популярности в Европе. О признании Зигфридом этого неприятного обстоятельства явно свидетельствовали его нежелание встретиться со старым другом во время упомянутой мюнхенской премьеры Восьмой симфонии Малера и последующее неуклюжее оправдание. На фестивале Байдлер дирижировал симфонической поэмой Так говорил Заратустра и Домашней симфонией Штрауса, а также финалами опер Вагнера Лоэнгрин, Тристан и Закат богов; помимо него в фестивале принял участие швейцарский дирижер Фолькмар Андреэ (Andreae). Такое выступление своего зятя Козима и Зигфрид могли бы еще как-то пережить, но он исполнил также вступление к Парсифалю и сцену в святилище Грааля; обитателям Ванфрида стало ясно, что барселонский театр Лисеу будет одним из первых мест, где сценическую мистерию поставят сразу же по истечении срока авторских прав, то есть уже спустя два года. Раздражение усиливалось тем, что помимо музыкальных драм Вагнера вставший на путь конфронтации непокорный зять дирижировал в Барселоне оперой Рихарда Штрауса Саломея по драме Оскара Уайльда, к которой Зигфрид испытывал отвращение, считая ее фривольно-провокационной, прославляющей человеческую склонность к сладострастию: «Мой отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал о подобном упадке музыки, воплощенном в операх Рихарда Штрауса». В немецкоязычных странах отношение к Саломее было в самом деле неоднозначным. Если в конце 1906 года ее премьера в Дрезденской придворной опере прошла с огромным успехом и вызвала недовольство лишь очень немногих критиков, то в Вене, несмотря на все усилия Густава Малера, так и не удалось добиться отмены цензурного запрета на ее постановку. В своей статье, опубликованной в берлинском журнале Der Turm, Зигфрид горестно восклицал: «Как печально, что Парсифаль вскоре пойдет в театре, осквернившем себя пагубными сочинениями Рихарда Штрауса». В том, что в начале XX века драму Уайльда и оперу Штрауса хулили за декадентство потомки композитора, который вызвал восхищение Шарля Бодлера именно как родоначальник этого направления в европейском искусстве, было что-то парадоксальное.

Осознав, что в Байройте им больше не следует рассчитывать на снисхождение, Байдлеры решили покинуть свою кольмдорфскую виллу и в 1910 году переселись в Мюнхен. Адольф фон Гросс оплатил немалые расходы по переезду и постарался, чтобы он произошел быстро и безболезненно. Байдлеры сняли просторную квартиру на площади Принцрегентенплац в респектабельном районе Богенхаузен. Неподалеку находился и вагнеровский Театр принца-регента, однако для работы там у Франца не было никаких перспектив, поскольку власть Ванфрида распространялась не только на Манчестер, где по рекомендации Ганса Рихтера Халле-оркестром руководил уже Михаэль Баллинг, но и на баварскую столицу, где генералмузикдиректором с недавнего времени был Феликс Мотль. Однако жить в Мюнхене было куда престижнее, чем в провинциальном Байройте, где музыкант мог считаться представителем европейской художественной элиты только до тех пор, пока его не изгнали из Дома торжественных представлений. Дальнейшая карьера Франца Байдлера была так или иначе связана с его выступлениями за рубежом, но в Мюнхене были значительно лучшие условия для учебы его сына Франца Вильгельма, которого до какого-то времени рассматривали как единственного наследника Рихарда Вагнера, способного занять байройтский трон в случае смерти бездетного Зигфрида. Мальчик поступил в престижную Вильгельмовскую гимназию, где проучился до 1919 года. Столь долгое школьное обучение объясняется длительными перерывами, связанными с тем, что Байдлеру-младшему часто приходилось отлучаться и находиться при матери, у которой врачи в 1911 году диагностировали туберкулез легких, и ей нужно было проходить длительные курсы лечения в клиниках Партенкирхена и Давоса (там Байдлер-младший впервые познакомился со Швейцарией, гражданином которой считался с самого рождения как сын своего отца; в дальнейшем ему очень пригодилось свободное владение швейцарским диалектом, на котором он говорил с отцом в детстве). Теперь муж Изольды выезжал на гастроли без заметно постаревшей и утратившей былую привлекательность жены; у него появилось множество внебрачных связей, о которых прекрасно знали в Мюнхене. В феврале 1911 года Феликс Мотль писал своей знакомой графине Тун-Зальм, что Байдлер «открыл свое сердце одной (поистине скверной или по меньшей мере совершенно незначительной) оперной певице и состоит с ней в любовной связи, по поводу чего Изольде остается только сокрушаться и проливать день и ночь горькие слезы». Речь шла о вагнеровской певице Элизабет Циммерман, с которой муж Изольды познакомился во время своих лиссабонских гастролей 1908 года; 22 мая 1909 года, то есть в девяносто шестую годовщину со дня рождения Рихарда Вагнера, она родила от него дочь, которую назвали Ева Сента Элизабет. Самое неприятное заключалось в том, что семейные неурядицы и болезнь матери губительно сказывались на здоровье постоянно находившегося при ней Байдлера-младшего. Во врачебном заключении, посланном в 1911 году в Ванфрид из Партенкирхена, говорится: «Он страдает туберкулезом лимфатических узлов, который вызывает опасения из-за анемичности и повышенной нервозности пациента. К тому же в настоящее время маленький пациент болен корью». Составивший заключение врач советовал поместить ребенка в какой-нибудь санаторий в Давосе или Арозе, «но желательно без родителей». Однако Изольда и думать не могла о том, чтобы расстаться с двенадцатилетним сыном.

Свою последнюю надежду на примирение с матерью Изольда возлагала на Ганса фон Вольцогена. Апеллируя к его высоким душевным качествам, она просила его о посредничестве – ведь «речь идет о последнем прощании с моей матерью». Полученный ею ответ, внешне вполне доброжелательный, представлял собой, по сути дела, жесткий отказ: «Ты можешь прекрасно попрощаться с ней как доброе дитя… если, отказавшись от прощания, убережешь ее тем самым от большой угрозы». Это была ссылка на опасное заболевание Козимы, которая тем не менее пережила свою дочь почти на десять лет. Именно тогда пристально наблюдавший за состоянием ее здоровья Чемберлен отметил: «Этой ночью мама выпила целую бутылку шампанского», а еще через пару месяцев он с сожалением писал о ее сильном влечении к алкоголю. Рекомендации врачей, связанные с покоем и изоляцией, выполнялись безукоризненно, но страсть к легким винам оказалась непреодолимой.

Супруги Чемберлен

Открытка, посвященная фестивалю 1906 года. Кто-то злобно вымарал портрет попавшего в опалу Байдлера-старшего

Глава 7. Парсифаль в Барселоне

Зигфрид напрасно рассчитывал на то, что сможет с помощью Адольфа фон Гросса уладить все проблемы, обусловленные его противоестественными сексуальными наклонностями. Наряду с мелкими вымогателями, от которых можно было легко откупиться, у него появился более опасный враг, испортивший ему жизнь на ближайшие годы и способный