Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

это было назвать окормлением, да и неправильно. Невместно даже. Окормление – это когда отец Иннокентий степенно чай пьет, о божественном толкует и невзначай направляет детей своих если и не на истинный путь, да хоть подальше от худого.

Даже просто отсрочить грех, до заката или рассвета следующего, и то хорошо. Тут, в фабричной слободе до дурных тропок далеко ходить не надобно. И народ живет ушлый да разбитной, что за народ – сегодня есть, завтра нет, то ли помер, то ли убег, то ли в канаве валяется. И не переводится ведь товар человечий, не иссякают души перекатные – вот какова загадка, только легка она. Ибо со всех сторон да пределов прибивается к Первопрестольной беспорточный люд: кто заради заработка, кто для схорону, а все больше оттого, что, говорят, тяжела жизнь по бескрайней Руси, ищут здесь, в великом городе православном облегчения своей судьбинушке горькой.

Вот только свернул Еремей во двор, а там на замызганной лавке хозяин, глаза пьяные, рубаха навыпуск. А рядом с ним еще двое сидят, в армяках грязных, ненашенских. Сразу видно: с дороги странники, с дальней дороги. «Спаси Бог». – «И вас также». – «Откуда?» – спросил. Нет, пить не стал, разве если воды в кружку плеснут. «С Малороссии», – ну, это по говору сразу слышно было. «Что, из самого Киева?» Как-то дрогнули тут пришельцы. «Нет, не из Киева. С Нежина мы, слыхали про Нежин?» – «Слыхали. Как там у вас в Нежине? Говорят, нелады разные стоят на Украйне: то ли неурожай, то ли иное какое бедствие, да и война под самым боком». – «Да нет, не слыхали мы про такие беды, хотя да, война. А вот где бы подработать устроиться? И чтоб с жильем, каким-никаким, полкой дощатой, ямой сухой». Опередил Еремея хозяин: «Да на Двор суконный всегда люди нужны. А бумаги есть какие у вас, чтоб доказать – не беглые вы?» – «Нет, мы крестьяне посполитые, владельцев не имеем, работаем на того, с кем договоримся, а вот отпускное свидетельство от последнего барина имеется».

Посмотрел Еремей: торопливо написано, но разборчиво, удивительное дело – слышал, что нужны такие разрешения, а видел редко, не выдают их почти. Кому ж охота работников терять. А тут сразу два выправлены. Ладно, пусть идут на Двор, во Дворе лучше, чем на улице или тут, под лавкой да без денег. Таких гостей лишь до первой драки терпят. Хотя нет, смирные они вроде, нежинские-то. Допил Еремей водичку, поставил кружку обратно на чурбак деревянный, поклонился и вышел на улицу. Зачесалось у него чего-то под коленкой и так остро, как малой иголкой царапнули, даже остановиться пришлось и пальцем ковырнуть. Но затихло сразу, а вот говорят бабы: не расчесывай, не расчесывай, тоже мне, балаболки малознающие.

30. Трактат

Осень в старой столице выпала долгая, теплая и влажная, что необычно для здешних мест, но за последние год-два все привыкли к погодным капризам: поздней зиме, короткой весне и волнообразному лету, чередовавшему яростную жару с ледяными дождями. Хотя, признаться, я вовсе не скучал по холодам и радовался каждому необычно мягкому октябрьскому, а потом ноябрьскому дню. Однако это не снимало ощущения тревоги, казалось бы, беспричинно разлитого по городу. Скоро к нему прибавились несообразные, но леденящие кровь сплетни о сверхъестественных ужасах и разговоры о том, что власти предпринимают какие-то радикальные действия, которые держат ото всех в тайне. Толком никто ничего не знал и знать не мог. Неизвестность же питала волнение, как гнилое мясо плодит червей.

Слухи носились разные, но мне некогда было в них разбираться. Вдобавок, на меня свалилось множество работы: в мокрую и жаркую осень сразу стали расти заболевания, что об эту пору должны полностью прекратиться. Но из-за погодных аномалий все встало с ног на голову. Вместе с застоявшейся с лета и продолжавшей распухать душной сыростью в город нахлынули зловредные миазмы, и я сбивался с ног, бегая по нескончаемым вызовам. Несмотря на то, что большинство моих пациентов принадлежали к кругу, как правило, счастливо избегающему болезней, свойственных простолюдинам (и имели возможность оплатить лечение), столь необычные климатические причуды решительно отразились на их здоровье. Например, в самые чистые кварталы неведомым образом пробралась злокачественная лихорадка, в считанные дни собравшая немалый смертный урожай, особенно среди подростков. Я уже давно заметил, что одни болезни отчего-то щадят стариков, в то время как другие в мгновение ока отправляют их на тот свет. И наоборот. Так вот, эта лихорадка (по-видимому, какая-то разновидность болотной) относилась к первому роду и, как правило, била по людям молодым и цветущим. Однако взрослым чаще хватало сил перенести пароксизм, а вот дети умирали в страшном жару и бреду, приходя в себя только перед самым концом.

Нельзя сказать, что на нас свалилась эпидемия, все было примерно в рамках обычного, хотя по смертности Москва превосходит известные мне города, даже Санкт-Петербург. По-видимому, это случается оттого, что сюда в поисках работы собирается множество крестьян из ближних и дальних губерний, и, попав в необычные для себя условия, они теряют здоровую устойчивость к недугам, свойственную им в местах привычного обитания (чему я не раз был свидетелем во время деловых поездок). Не знаю уж, какому закону природы можно приписать этот феномен. В любом случае, я имел поручение от городской медицинской коллегии наблюдать за рядом правительственных заводов, или, как здесь любят говорить на английский манер, мануфактур и прилежащих к ним слобод, являясь, таким образом, лицом официальным. А надо сказать, что в России любые чины одновременно пользуются народной завистью и ненавистью, что я, к тому же иноземец, ощущал даже слишком хорошо. Однако отказываться от служебных поручений было бы неразумно – я слишком долго зарабатывал свое положение, чтобы бросить его псу под хвост. В таковом властном качестве я не раз был вынужден расселять (при помощи полиции) крохотные каморки, набитые десятками людей, из которых половина кашляла, двое-трое лежали в бреду, а кое-кто уже холодел, держа в руках чадящий свечной огарок. И что могло удивить меня после семи военных лет, жестоких петербургских приключений и еще семи лет врачебной жизни в полуевропейском или, если хотите, самом восточном из всех европейских городов?

Тем не менее, пора стояла горячая, и я часто наведывался в коллегию и главный городской госпиталь проверить, нет ли каких особенных указаний и не стоит ли ждать подмоги из Петербурга – ходили слухи, что была снаряжена высокая миссия в Австрию и Пруссию с целью найма сведущих в медицине лиц. Впрочем, я догадывался, что ввиду идущей войны