Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

26. Высокие государственные доводы

Конечно, порядок – порядок прежде всего. Кордоны, заставы, карантины для больных. Никого не пропускать. И родственников туда же, обязательно. Надо, чтоб всех до единого выловили, чтобы хотя бы попробовали. И правильно, что всех на остров, очень разумно! Жаль только, что зараженные дома нельзя попросту разом сжечь, разве что лишь отдельные, которые сами по себе стоят и к другим «вовсе не примыкают». Рапортует ревностный губернатор, кстати, с сожалением, что иначе никак не получится уберечь город: пойдут искры летать да языки скакать, ничего не останется. А оно бы и неплохо этот грязный курятник весь сжечь, а на его месте построить город современный, каменный, европейский. Но нельзя даже и думать: храмы там почти на каждом углу, самые что ни на есть почтенные, мощи, реликвии, никогда мне этого не простят верные подданные.

И конечно, эпидемия уйдет на Польшу – ведь это не страна, а развалина, ничего организовать не может. Что ей карантины! И Венский двор того же мнения, и посланник английский. Сказывают, там по глухим углам забили до смерти или даже сожгли несколько деревенских знахарей да ворожей: обвиняли несчастных в наведении мора. Правда, и у нас был прискорбный случай: неподалеку от Киева по такому же обвинению заживо закопали униатского священника. Собралась толпа и разом порешила, без суда и исправника. Недосмотрел кто-то из губернских, надо распорядиться, чтобы выяснили и поставили на вид. Сообщают, что там в одночасье умерла чуть не дюжина мужиков, народ сразу возбудился, а на беднягу донес его собственный повар: мол, мешает в печи какое-то пойло, разбрасывает по дворам. Теперь уж не разберешь. Хорошо хоть, что не своего, православного.

А рижский губернатор – хорош гусь, евреев специальным указом удалил в Польшу. Хотел аж всех, гуртом. Дескать, торгуют тряпьем, разносят заразу. Ах каналья, небось, задолжал кому-нибудь и нашел, понимаете ли, выход удобственный. Впрочем, может и верно? Не столько с сыновьями Авраамовыми, сколько с тряпьем? Ведь действительно не пошла зараза в пределы балтийские, хоть мы из Курляндии отнюдь не всех евреев согласились выслать, а только розничных торговцев. Людям же приличных ремесел разрешили остаться, да хотя бы в той же Митаве. И ничего! Впрочем, если дело в тряпье, то что тогда получается?

Хотя так даже лучше: сукна, одежду и прочие сходные товары можно предостаточно обкурить дымом, а лучше серой, потом оставить в сухом месте на несколько дней и тем миазмы до конца изничтожить. Только кто это делать-то будет? И под чьим присмотром? Где столько народу найти толкового? Доктор пишет, что на весь Киев – шесть врачей, «из которых отнюдь не каждый должную компетенцию имеет». Завтра же вызвать президента Медицинской Коллегии – куда он, стервец, смотрит. А знаю, отбрешется, можно не трогать, скажет, что все мало-мальски сведущие врачи приданы действующей армии и не жалея живота своего…

Вот что надо – приказать в Москву, чтобы поставили за городом, где-нибудь. так, глянем на карту, к примеру, в Серпухове, особую заставу, и всех идущих с Украины примерно проверять и подробно допрашивать. Нет, мало, вообще всю Малороссию надобно взять в кордон, иначе без толку. Так и запишем. Правильно. Сейчас враз секретаря, и чтобы без проволочек. Пусть зараза в оцеплении побурчит и заглохнет, тем паче, я их знаю: от усердия ражего и наврут, скажут, что везде тихо-спокойно, не извольте, ваше величество… А мы все равно обеспокоимся, заранее. Береженого Бог бережет.

27. Суммация

И-и-и, соколики. Говорят, что там было – пером не описать и лучше не видеть. Наказал Господь город святой, а за что – неведомо. Сотнями в день мерли, хоронить рук не хватало, трупы по улицам лежали неубранные.

Никто присяги не исполнил, ни один за оглоблю не взялся. Да и что сделать-то здесь можно было? К тому ж самые умные из служивых да чиновных успели кордоны обойти и драпануть на все четыре стороны. Особенно если есть поместье собственное, куда можно по-быстрому доехать и ото всех прохожих запереться. Потому чистая публика из города – в два счета шасть и нетути, остался лишь народ да солдаты. И лично сам господин губернатор тоже сбежал, не выдержал. Несколько недель простоял, карантин устроил, а потом отремизился. Бросил, так сказать, на произвол судьбы.

Почему его матушка за такую измену простить соизволила, непонятно. То есть понятно, конечно: на радостях и чтобы не гневить провидение. Поскольку Господь осерчал, да Господь и помиловал, пошла, сказывают, смертная язва на убыль. Еще бы, такие ныне опустились морозы по Руси великой, чуть не воздух хрустит, видать и миазмам зловредным они тоже не содружественны. Что сказать, неимоверная состоит польза от сил родной природы: завсегда спасают они русского человека от неизбывных напастей чужеродных, занесенных к нам из далека-далека за грехи наши бесчисленные.

28. Передышка

Доктор Лемке очень устал. И холодно было ему, холодно. Четыре месяца провел он в Киеве, и слились они в один день.

Мертвецы, сожженные дома, подводы с трупами, волнения после приказа о выводе карантина на речной остров, исчезновение из города всех должностных лиц и столь же неожиданное их появление, когда эпидемия стала затихать – он отмечал это где-то в глубине души, но ни секунды не потратил на обдумывание проблем, в строгом смысле слова немедицинских. Не имелось у него времени реагировать на что-либо без прямого отношения к делу. А вот то, что многие больные умирали скоротечно, без нарывов на теле, чего в книгах до сих пор описано не было, отметил в специальном примечании.

Думал, стоит ли вообще упоминать о возможных методах излечения – слишком уж были они ненадежны и хлопотны. Но потом решил – надо, пусть с оговорками и не обещая особенного успеха. Знания утаивать нельзя, даже столь несовершенные. И помнил, что все повернулось к добру в ноябре, когда, наконец, пришли первые заморозки и ушлые крысы перестали бегать по городу взад-вперед.

И встала, встала река, уже после нового года, который некому было праздновать, разве что на Рождество тихо-тихо, при малом народе, прошли обычные службы. Не велел Лемке созывать прихожан, и послушался, в этот раз послушался его губернатор, и епископ тоже не возразил.

29. Путники

Не осень стояла на дворе – лето. Влажно было в воздухе, потно телу. По слободе ходил Еремей, и не без дела, а посещал прихожан. Знал, кто болен, кто гол, у кого в доме роды, у кого – похороны. Нет, нельзя