Время Сварога. Грамота - Андрей Шандаров

– Ну, если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?

Боярин помолчал. Пальцами помассировал виски. Убрал пот со лба.

– Поверь мне, я не хочу тебя убивать. Ты мне нравишься. Зачем тебе эти игры. Они не для тебя. Ты всего лишь вой, который выполняет чей-то приказ. Я даже могу предположить, что ты не знаешь цели. Но ты должен знать, кто вас послал? Ты ведь знаешь? И ты мне скажешь, иначе я сделаю с тобой все то, о чем обещал. По праву сильного. Но если мне все будет известно, я тебя даже награжу.

Боярин болезненно улыбнулся, протянул руку к кубку с водой и отпил. Глядя на него, Вохма опять почувствовал нестерпимую жажду.

– Хорошо. Я согласен, – сказал он, – развяжите меня и дайте воды.

Боярин кивнул головой, приказывая снять путы.

– Дайте ему воды.

Здоровый рыжий охранник, с плоским изрытым оспой лицом, выкручивая руки узнику, задрал их вверх, стягивая веревки. Онемевшие члены наполнились живительной кровью. Суставы заломило. От слабости задрожали пальцы, принимая ковш с водой. Вохма долго пил, незаметно осматриваясь по сторонам, затем перевел дух.

– Позволь, я сяду. Ослаб я.

– Дайте ему стул.

Казака подняли с колен, подставили стул, на который он обессилено рухнул. Потирая посиневшие запястья рук, Вохма увидел на столе у боярина, среди прочих предметов, свои вещи, отнятые разбойниками. Металлические пластины с заточенными ребрами, их назначение те, очевидно, не поняли и поэтому расстались с ними без сожаления, посчитав не особо ценными. Он так же увидел медный диск с ханской печатью, врученный ему покойным Олексой, и за который, вероятно, уже была получена награда.

– Ну, я жду, – торопил боярин. Он нервничал.

– Сейчас, сейчас! Можно еще воды?

– Дайте ему.

Опять Вохма долго не мог напиться. Наконец он отставил ковш.

– Могу я узнать, с кем говорю? Дабы проявить уважение к тебе, боярин.

– Много вопросов, смерд. Кто я такой, тебе нет нужды знать. Знай одно: я на службе у князя Дмитрия Ивановича, и все, что ты здесь скажешь, будет использовано или во благо ему, или во вред. Решать мне. Говори.

– Посуди сам, боярин, я никак не могу взять в толк – грамота у тебя, в ней все отписано: от кого грамота и кому назначена. Зачем ты меня пытаешь? Что я могу сказать тебе больше того? Я человек подневольный – мне приказали, я исполнил. А захочешь меня казнить – воля твоя. Я смерти не боюсь. Это смерд боится, а я – вой, сам не раз бил и меня били. Все под богом. В одном ты прав: нет мне дела до ваших интересов. Я не враг твоему князю и не лазутчик. Выведывать мне нечего. На родину шел. Родом я из этих мест. На побывку, стало быть. Еще отроком забрали в Орду служить, после того не был здесь. Порядков ваших не знаю. У нас порядки иные – за кровь платят кровью. А отец Алексий мне братом был. Вот и хотел отомстить злодеям. Видно, не судьба. Спеленали, как дитя малое. Стыдно мне.

Вохма говорил тихо, еле слышно. Он, казалось, был слаб настолько, что едва мог произносить слова. Боярин, слушая его, даже повернул голову, выставив вперед правое ухо.

– Хорошо баешь. Поверил бы я тебе, если бы не ярлык ханский. Кому попало такие подарки не раздают. Значит, не простой ты человек и дело у тебя нешуточное. Что на это скажешь?

– Прозорлив ты, боярин. Верно, ярлык ханский. Только такие ярлыки все имеют, кто старше десятника, иначе, как миновать военные дозоры? Время, ты сам понимаешь, неспокойное. Как тогда «своего» от «чужого» отличать?

Воевода молчал в задумчивости. Вроде бы правдиво говорил пленник. Довольно складно, чтобы не верить. Но не этот бестолковый треп был ему нужен. Ему хотелось первому доложить князю о раскрытии заговора против него. В последнее время князь не благоволил к нему по наущению врагов. И боярин давно знал, чьих рук это дело. Кому не давали покоя его неправедные доходы. Было от чего беспокоиться. Все хлебные вотчины разобрали «худородные», которые, как клопы, вылезли из всех щелей, оттеснив родовитых бояр. И что им оставалось? Как пополнить собственную казну? Не гнушаясь грабежами и разбоем в это лихое время, его люди внедрялись во все купеческие караваны, проходившие по Залесью. Собирали сведения о ценности товара, готовили засады.

Воевода знал, что слухи о его бесчинствах доходили до Великого князя. И недовольство того росло. Это была прямая угроза его правлению. Дмитрий, со свойственным ему упрямством, желал править единолично, подмять под себя соседние княжества, благо нашел союзника в лице церкви. Стареющий митрополит Алексий всячески поддерживал его начинания, подталкивал сломать весь родовой уклад Руси, упразднить Копу и Вече, сосредоточить всю власть в одних руках, объединяя тем самым власть светскую и военную. Опальный темник Вельяминов, смещенный со всех постов, бежал на юг. Заручившись поддержкой ханства и Великих князей литовских, он готов был, в скором времени, выступить против Москвы. И той не устоять – слишком неравны силы. Поэтому, собирая рать, Дмитрий брал на службу всех, кто мог встать за него. Даже последние тати шли к нему в ополчение. Все шли, только не он – боярин. Его не звали.

Между тем, кругом зрело недоверие и измена. Было бы глупо упускать такую возможность для восстановления пошатнувшегося положения. Пришло время избавляться от всех личных врагов и недоброжелателей в окружении князя, дабы самому занять достойное, по праву его боярского рода, место. Но для этого нужен был хороший повод, чтобы очернить в глазах князя всю эту свору. И очень кстати появился этот ордынец, который так хорошо подходил на роль доносчика. Но он – собака ни в чем не хотел сознаваться. Тертый калач, так просто его было не взять.

Все козыри, казалось, были на стороне боярина. Вовремя ему донесли, что из Золотой Орды с купеческим обозом идет странная парочка. Подслушанный разговор между священником и молодым охранником сразу заинтересовал воеводу. Он приказал любым способом добыть грамоту, которую нес монах и вот – она у него на столе, но что это дало? Прочитать ее он все равно не смог. Написанная руницей – древними письменами волхвов, грамота хранила все секреты тайнописи, и о чем в ней сказано, знал, очевидно, только мертвый монах и этот хитрый вой.

Дьяк, который готовил документ признательных показаний, уличавших в измене всех тех, кого якобы должен был назвать Вохма, скучал в углу и ковырял ногтем в ухе.

– Значит, говоришь, ты из этих мест? – спросил боярин, барабаня пальцами по столу, отпугивая навозных мух.

– Из этих.

– Откуда?

– Из Нового Торга. Сын кузнеца я.

– Отец, мать живы? Еще родичи есть?

– Не знаю. Были. Пятнадцать лет не был на родине.

– Очень хорошо. Ты, вероятно, знаешь, что город находится под защитой Новгорода?

– Знаю.

– Я в любой момент могу послать туда своих людей, и если твои родичи живы, то я помогу тебе с ними встретиться, но, как ты понимаешь, я могу и воспрепятствовать этому. Времена сейчас трудные, жизнь не стоит ничего. Тебе больно будет узнать, что из-за твоей несговорчивости они сгинули.

– Моей? – Вохма от удивления вскинул голову.

– Да, взамен ты должен мне услужить одной безделицей. Ты подпишешь донос. И гуляй на все четыре стороны. Иди к своим, встречайся с родными, радуйся жизни.

– И все?

– Конечно.

– Да хоть сейчас. Согласен.

Вохма с легкостью принял предложение воеводы с одной лишь целью – оттянуть время. Он прекрасно понимал, куда может завести его уступчивость. Верить боярину на слово было верхом легкомыслия или даже глупости, а уж поверил ли боярин в искренность его слов, было совершенно не важно. Он выиграл главное. Свободу движений.

Боярин поманил пальцем дьяка. Тот подбежал и поднес свиток исписанной бумаги. Вохма, с непривычными к письму пальцами, взял перо и стал усердно выводить слова, которые диктовал дьяк. Наконец свиток был подписан. Дьяк присыпал его песком. Затем сдул песчинки и отложил свиток в сторону.

– Ну вот и все. Дело сделано. Взять его! – скомандовал боярин тюремщикам. – Посадить на цепь! Потом с ним закончим.

Два дюжих охранника, стоявшие позади у дверей, сделали было шаг к пленнику, но быстро пожалели об этом. Пока шел разговор Вохма незаметно разминал затекшие конечности. Как только он почувствовал, что рукам и ногам вернулась былая сила, то готов был действовать. Все произошло мгновенно. На команду боярина, он схватил со стола заточенные предметы, отнятые у него лесными разбойниками, и метнул их в охранников. Стальные пластины впились в горло обоим. Захлебываясь кровью, те повалились под ноги ордынцу, как снопы. Нездоровый лицом боярин побледнел еще больше. Он только и успел хрюкнуть, когда получил сильный удар в переносицу. Глаза заволокло туманом, от боли брызнули слезы, из носа потекло.

– Ты, собака, мне нос сломал! – запричитал он, зажимая лицо ладонью.