Время Сварога. Грамота - Андрей Шандаров

На шум и крик стали сбегаться люди. Они заходили в избу но, увидев кровавую бойню, выскакивали прочь. Наконец ордынец насытился, подозвал бабу.

– Собери мне все ценности, – кивнул он на трупы.

Та алчно сверкнула глазами и умело, как делала это не раз, обшарила одежду разбойников, выкладывая все на стол, пока не образовалась внушительная горка из серебра и драгоценностей. Глаза ее горели, пожирая богатство. Она со злостью поглядывала на ордынца. Конечно, он заберет все себе, а она опять останется ни с чем. Похоже, она зря подсыпала зелье родственничку и его ватаге, чтобы они быстрее пьянели, собираясь потом их обобрать – взять совсем немного. Что они там вспомнят, когда протрезвеют?

– Хорошо потрудились братья. Жаль им теперь ничего не пригодиться. Что скажешь? – хмыкнул Вохма, проследив за ее взглядом.

Баба потянулась к украшению с зеленым самоцветом. Ее красные с грязными ногтями пальцы ухватили его и потянули к себе.

– Нравиться? – спросил казак.

Она кивнула, задрала засаленный подол и протерла камень, рассматривая его на свет.

– Дура. Тебя с ним поймают и повесят. Но, впрочем, это твое дело.

На улице толпился народ. Они в страхе расступились, пропуская ордынца. Тот, не вынимая клинка, прошел мимо в сторону леса и исчез в нем.

Так бесславно приказала долго жить ватага разбойников, которая уже давно грабила торговые караваны, убивая ни в чем не повинных купцов.

Потом еще долго в этой деревеньке пугали ребятишек грозным духом, появившимся из леса, прибравшем целую сотню лесных братьев за их многочисленные грехи. А глупую бабу все же повесили. Прознали про ее лихие дела. Донесли на нее добрые люди. А при обыске нашли злополучную безделушку. По распоряжению тиуна повесили ее тут же, на воротах. И висела она, пока не сгнила шея, и она не рухнула на землю с оторванной головой.

Глава четвертая

– Товарищ полковник! Николай Сергеевич, он, кажется, очнулся!

Молоденькая медсестра с лицом, сплошь усеянным веснушками, вглядывалась в меня, словно боялась пропустить нечто значительное в своей жизни.

– Так, братец, посмотрим.

Седые усы, одутловатые щеки и серые глаза сменили пытливый девичий взгляд. Желтый от никотина шершавый палец больно надавил на веки, задрал их вверх.

– Ну, что же, вполне, вполне, – произнес полковник удовлетворенно. – Заставили вы нас поволноваться, любезнейший!

«Где я?» – словно из глубин подсознания прорвалась мысль.

– Ты смотри, он еще спрашивает. Хороший знак. В госпитале, молодой человек, вы – в военном госпитале.

«Почему он отвечает? Я ведь ничего не говорю», – снова пронеслась мысль.

– Да ты только и разговариваешь, – засмеялся Николай Сергеевич. – Прямо фонтан красноречия.

– Я говорю?

– А кто? Здесь кроме нас больше никого нет. Значит так, Маруся, – обратился он к медсестре, – все по плану, что доктор прописал. Наблюдаешь. Потом докладываешь.

– Хорошо, Николай Сергеевич. Я поняла.

– Ну, вот и отлично. Поправляйтесь, молодой человек.

Полковник поднялся и вышел, освобождая для обзора белый потолок, покрытый трещинками отслоившейся краски.

– Давно я здесь? – спросил я у медсестры.

Она стояла возле процедурного столика, стучала металлическими предметами.

– После операции три недели в коме.

– Три недели в отключке?

– А что вы хотели, сложный случай. Непонятно, как вообще вы выжили с таким диагнозом.

– Похоже, совсем был плох?

– Вас привезли едва живого. Да еще за триста километров.

– Триста километров? И что со мной было?

– Вы не помните?

Лицо с веснушками возникло вновь, и опять зеленые глаза пытливо вглядывались в меня.

– Ну, последнее, что я помню: деревня и разговор с мужиками.

– Значит, все хорошо: нам так и рассказали, когда вас привезли, – вздохнула Маруся, – с памятью все в порядке. Вас сильно ударили по голове. Травма была несовместимая с жизнью. Но чудо случилось. Видимо, у вас сильный ангел хранитель.

– Видимо. Маруся, можно я посплю? Устал с непривычки.

– Конечно, поспите, я вам сейчас укол поставлю и спите.

Хмурое небо, с набрякшими облаками, едва пропускало солнечные лучи. Птицы в сумасшедшем кружении стаей носились над черной от пожарищ землей. Разрушенные погосты, покосившиеся кресты, люди в доспехах, кони. Повозки медленно двигались по размокшей от дождей дороге мимо брошенных в грязи трупов животных, человеческих останков и сломанных телег. Везде царил разор и запустение.

Сознание, как из глубокой ямы, выбиралось из сна тягучей резиной. Горечь и тревога долго не отпускали и давили на грудь. Мрачные картинки из прошлого добавляли в кровь адреналина, заставляли сердце биться быстрее.

Я проснулся среди ночи и долго лежал с открытыми глазами, изучая тени на потолке и стенах. В палате я был один – непозволительная роскошь для армейского госпиталя. Голова не болела, но была тяжелой, словно гиря. Хотелось есть и пить. Я тронул повязку – бинты показались грубыми и шершавыми на ощупь. Нужно было сходить в туалет. Я попытался сесть на постели. С трудом мне это удалось. Куча маленьких молоточков забили в голове, но вскоре удары прекратились. Под кроватью стояла «утка», но она вызвала раздражение. Только сейчас я заметил, что сижу на постели абсолютно голый, видимо, палата реанимации не предусматривала, для простоты ухода, какой-либо одежды, поэтому я завернулся в одеяло и, держась за стену, вышел в коридор. Моя палата была крайняя у окна. Где находился туалет, я не имел представления, но двинулся направо вдоль по коридору.

– Что, доходяга, ожил?

Молодой медбрат в белом халате, надетом на гимнастерку, вынырнул из соседней двери и нагло ухмылялся.

– Эй, щегол, нюх потерял? Ты как с дембелем, да еще с сержантом разговариваешь? – спросил я, пробуя командную интонацию.

Солдатик потерял в лице, согнал ухмылку. Изменился и тон.

– Я в том смысле, что вам лежать нужно.

– Спасибо за заботу. Где здесь туалет?

– В конце коридора, налево.

– Понял! Да, сообрази какую-нибудь одежду. И тапки не забудь!

– Сестры – хозяйки нет. Будет только утром.

– Ты, воин, не понял? Я приказал найти мне одежду! Метнулся по бурому. Время пошло!

Госпиталь даже в ночное время жил своей жизнью. Расположенный в бывшем монастыре, он сохранял основательность древних стен и, несмотря на современный ремонт, старину постройки выдавали широкие коридоры и высокие арочные потолки. Где-то на этажах хлопали двери, доносились громкие голоса из палат. Молодняк производил уборку. Из туалета тянуло куревом.

– Вот, нашел только халат и чистые «калики».

Медбрат возник также быстро, как и исчез. Сунул мне в руки коричневый застиранный халат.

– Хорошо. Благодарю за службу, – с деланным пафосом сказал я. – Свободен!

Но медбрат не торопился уходить. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Что еще? Свободен, я сказал!

– Я не знаю, будет ли вам интересно, но вас тут девушка спрашивала.

– Что за девушка? С этого места подробней!

– Красивая такая. Из гражданских.

– Как представилась?

– Не знаю. Высокая, темненькая.

– Высокая, темненькая, – вслед за ним повторил я.

Со стороны можно было подумать, что подпадающих под это описание девушек у меня было пруд – пруди.

– Еще кто?

– Ну, из военной прокуратуры приходил дознаватель!

– Этот понятно зачем! Это все?

– Так точно!

– Свободен.

И так, приходила Лена – больше некому. Откуда узнала? Зачем приходила? Что изменилось? Не то чтобы очень меня тронуло ее появление. Да что там тронуло, не просто тронуло, а задело, зацепило, наехало, как танк. Я и не думал, что готов был так радоваться этому известию. Эмоции захлестнули. Измученный вопросами и томимый воспоминаниями, я заснул только под утро.

На следующий день первое, что я увидел, это был завтрак на подносе. Жизнь налаживалась. С наслаждением, слупив тарелку каши и запив ее чаем, я принялся ждать появления медперсонала. Вскоре появилась Маруся в сопровождении широколицего и лысеющего «старлея» из прокуратуры. Он сходу стал задавать вопросы. С первых слов, он как-то сразу меня напряг. Создавалось впечатление, что его, в большей степени, интересовало не то, что со мной приключилось, а то, на каком основании я вообще находился в этой деревне и зачем? Почему я покинул расположение воинской части и ушел в самоволку? Я рассказал все, как было, ничего не скрывая. По лицу «старлея» было видно, что мое откровение его не устраивало. Сняв с меня показания и пожелав скорого выздоровления, он ушел. После разговора осталось тревожное и тягостное ощущение, но я быстро отогнал плохие мысли и стал думать о скорой демобилизации и о Лене.

Я с нетерпением ждал встречи. Тщательно, насколько позволяли условия, готовился к ней. В первую очередь помылся, привел свой гардероб в порядок, выхлопотал у сестры – хозяйки офицерскую пижаму, согласно своему статусу и положению старослужащего. Затем занялся внешним видом. Хотя меня и брили в бессознательном состоянии, щетина торчала, как у последнего «бомжары». Бледно-зеленоватое лицо слегка напиталось краской, на щеках заиграл румянец. Жизнь стремительно возвращалась в это бренное тело.