Время Сварога. Грамота - Андрей Шандаров

– Ты, собака, мне нос сломал! – запричитал он, зажимая лицо ладонью.

– Не бойся, жить будешь, – успокоил его Вохма.

Между тем, он смел со стола все предметы в заплечную суму, отобрав ее у перепуганного на смерть дьяка. Закинул суму через голову за спину, вытащил у рыжего охранника из-за пояса короткий меч, ударил рукоятью писаря в темя, от чего тот сразу лишился чувств. Затем связал боярину руки.

– Что же ты, красавчик, нос повесил? – щелкнул он теперь новоявленного пленника по носу. Тот взвился еще больше. – Все не так плохо. Поверь мне. А теперь пора на волю?

– Я с тебя кожу живьем сдеру, – шипел тот, брызгая кровавой слюной.

– Это все потом. Сейчас мы с тобой погуляем, веди себя хорошо, прикажи подать коня и сделай так, чтобы нас долго искали. Сделаешь все правильно – останешься жив. Все понял?

Боярин молчал.

– Ты все понял? – Вохма двинул ему кулаком под ребра и приставил лезвие к горлу.

– Да, – с трудом выдавил тот.

Глаза у него выкатились, как у рыбы, выброшенной из глубины на берег. Казак толкнул его к выходу.

Двор, окруженный высоким тыном, представлял собой острожью площадь, усыпанную соломой. В центре находился невысокий терем с хозяйственными постройками и конюшней. Везде сновали вооруженные дружинники, занимаясь своим обыденным делом. Домашняя птица свободно разгуливала по территории, мешаясь под ногами. Громко разговаривали бабы, сгрудившись у колодца.

Изба, из которой вышли Вохма с боярином, стояла отдельно, с краю, и служила темницей. На их появление отреагировали не сразу, и только окрик часового на дозорной башне заставил всех остолбенеть в изумлении. Повисла тишина.

– Коня боярину! – зычно скомандовал Вохма.

Несколько воинов кинулись на помощь своему господину, но, увидев поднятую руку, остановились.

– Всем стоять! – прохрипел тот после того, как ордынец тряхнул его за шиворот и сильнее ткнул острием в горло. Струйка крови потекла из раны.

– Подать коня. Быстрее. Открыть ворота. Никому не преследовать, – послушно повторял за ордынцем пленник, чувствуя на шее холодную сталь.

Когда им подали пегого красавца, Вохма, перекинув боярина через седло, вскочил на коня сам. Он вдохнул полной грудью утренний свежий воздух, сладкий от лесных трав, и выехал за ворота, на которых покрытый кровью и грязью висел голый человек.

«Еще один бедняга», – подумал он и пришпорил скакуна.

Конь шел рысью. Погони не было. Боярин кряхтел, подпрыгивая на холке при каждом шаге. Наконец он не выдержал и взмолился:

– Все, не могу больше. Сил нет терпеть. Все внутренности вытряс.

Вохма свернул в лес. Отъехав достаточно от тропы, он столкнул боярина на землю и спрыгнул следом.

– Ну что, родной, поговорим? Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Понятно?

– Разве у меня есть выбор?

– Соображаешь. Умный человек всегда другого человека разумеет. Верно?

Пленник кивнул.

– Зачем убили отца Алексия и выкрали грамоту?

– Мне донесли, что везут тайный договор царя Мамая с Михаилом Тверским. Как известно, они все – враги Москвы. Я решил перехватить послание и первым передать его князю.

– И что было в грамоте?

– Я не знаю. Я не смог прочесть.

Вохма открыл суму и вытряхнул содержимое на землю. Перебирая свитки один за другим, он поднял грамоту, за которой шла такая усиленная охота. Некоторое время он изучал текст.

– И о чем здесь сказано? – спросил он боярина.

– Разве тебе невдомек? Это руница. Тайнопись волхвов, – ответил тот.

– Во всей Руси нет толмача, способного прочесть ее? – Вохма с сомнением покачал головой.

– У меня таких людей нет.

Ордынец задумался. С древним письмом он сталкивался только один раз, когда его посвящали в отряд хранителей капища. Их – сильных молодых людей специально отбирали из множества подготовленных бойцов, обучали знаниям поединка, ведению военных действий, языкам разных народов, чтению звезд, основам знахарства. В итоге они принимали клятву верности Роду, которая и была записана руницей, но заучивалась на слух. В память об этом у него остался знак Перуна на руке, в виде молний, и знак Ярилы на шее. В дальнейшем судьбой его управляли жрецы Высшего Совета. Став десятником своего отряда, он превратился в идеального исполнителя тайных поручений, исходил от края и до края безграничные просторы Великой Империи.

– Хорошо. С этим все ясно, – сказал ордынец, понимая, что большего из пленника не вытянуть. – Другой вопрос. Где мне найти оборванцев из леса, которые взяли меня в полон?

Боярин злорадно хмыкнул:

– Зачем они тебе? Соскучился?

– Должок за ними! А я всегда привык возвращать долги!

– Это будет непросто. Один раз ты уже сломал об них зубы!

– Что же, попытка не пытка. Придется повторить.

– Они получили награду за тебя, теперь наверняка бражничают, гуляют.

– И где?

– Здесь недалеко, верст десять по дороге, у ям. По правую руку будет деревня и постоялый двор. Там их найдешь. У вожака там родня.

– Сколько охраны в ямах?

– Да какая там охрана, – поморщился пленник. – Когда началась война, Орда перестала содержать как переправы на реках, так и ямы. Охрана подалась на вольные хлеба. Остался только смотритель, да пара ямщиков.

– И все?

– Думаю, да.

– Ладно, коли так, – сказал ордынец, заканчивая допрос.

– Теперь-то ты меня отпустишь? Я ведь все тебе рассказал?

Боярин затравленной собакой смотрел на Вохму. Тот подсел к нему ближе.

– Конечно, отпущу. Теперь ты мне не нужен. Но сначала хочу с тобой проститься. Давай обнимемся напоследок.

Он взял удивленного пленника за шею и притянул к себе. Потом, другой рукой, резко дернул за подбородок в сторону, ломая позвонки. Боярин без звука повалился на землю.

– Сильный – всегда наверху. Ты прав, – проговорил Вохма, – я бы тебя отпустил, но ты слишком подлый человечишка. Не нужно было грозить моей семье. Нехорошо это. Да и моим делам ты будешь помехой.

Он обыскал труп, нашел мошну с монетами, снял боярский кафтан, накинул на себя. Затем собрал вещи обратно в суму, взлетел в седло и двинулся в путь.

Уже ближе к вечеру Вохма добрался до места. Затаившись в леске, он стреножил коня и принялся наблюдать за постоялым двором. Разный люд попадал в поле его зрения, но знакомых лиц не было. Он уже отчаялся ждать, полагая, что воевода его обманул, как вдруг из избы вывалился пьяный мужик со знакомым шрамом на щеке и засеменил нетвердой походкой в сторону конюшни, к отхожему месту. Едва тот справил нужду, как сильная рука схватила его за горло и прижала к стене. Ноги запутались в спущенных портках.

– Сусторма, какая неожиданная встреча. По лицу вижу, что ты рад.

– Это ты? Живой? – с трудом выдавил из себя мужик, вытаращив глаза, как на пришествие с того света.

– Где все? – спросил Вохма с решительным отчуждением, от которого мороз шел по коже.

– Там, – махнул рукой Сусторма.

– Вещи мои где?

– Вожак забрал себе.

– Он тоже там?

– Да.

– Хорошо, – тихо проговорил ордынец и, как курице, свернул тому шею.

Просторная изба с каменной печью в центре была темна. Лишь несколько лучин, зажженных в разных ее частях, освещали пару массивных столов с такими же лавками. Ватага разбойников сидела за дальним столом, в углу. Они были пьяны. Главарь и еще пятеро с ним продолжали пить и весело обсуждали что-то. Остальные либо спали тут же, уронив головы между тарелок, либо валялись на земляном полу. Простоволосая баба стояла спиной и готовила в печи птицу. Обильная закуска сытым духом кружила голову и скрученным веревочным узлом стягивала живот. Голодный ордынец проглотил тугой ком. На его появление никто не обратил внимание. Не теряя времени, Вохма возник рядом с ними. Смерть разбойников оказалась стремительной. Привычно действуя двумя ножами, он поочередно всаживал их каждому, сидящему за столом. Тех, кто лежал на полу, он не тронул, оставив напоследок.

Мутным взглядом главарь наблюдал за происходящим, ничего не понимая, и, лишь когда от ужаса заорала баба, он, казалось, протрезвел. Обтер рот от остатков еды, повисшей на бороде, с грозным рыком нападающего зверя вскочил с лавки, выхватил из-за пояса саблю и кинулся на ордынца. Вохма тут же узнал свое оружие. Легко увернувшись от удара, пропуская мимо себя крупное тело, он глубоко, по самую рукоять, всадил ему нож сзади, в шею. Главарь споткнулся, пролетел несколько саженей и замертво рухнул в угол. Вохма показал кулак бабе, от чего та сразу замолкла, поднял с пола клинок и уже им, без тени сожаления, добил остальных. Затем спокойно сел за стол и принялся за еду.

Нежный молодой поросенок истекал крупной жирной слезой. Обжаренные дрозды, тушеные в горшочках зайцы казались столь изысканной пищей для обычного деревенского стола, что Вохма невольно удивился запросам лесных татей. Видимо, хороший куш взяли лесные братья или немалую награду им отвалил воевода.