Скоро Москва - Анна Шипилова

где не нужны деньги и можно жить на пляже, – она слушает как сказку, глядя на ржавые гаражи около железки, бродячих собак, и думает: «А в Индии нет бездомных, в Индии все иначе».

Все лето их соседи, украинские художники-реставраторы, метр за метром покрывают стены завода граффити, и где-то в сплетении щупалец кальмаров, обвивших две падающие башни, они изображают и Женю с Кириллом: его легко узнать по дредам, тоннелям и длинному носу, ее – по синему ежику волос. Его шрамы и татуировки для нее как карта – она следует по маршруту сверху вниз, ведет носом, трется щекой, пробует на вкус, чуть прикусывая кожу. При ней он делает новую татуировку – двух отливающих синим рыб, и Женя думает, что это про них. Об остальных татуировках она только слушает его истории и сопоставляет, складывает и вычитает в уме месяцы и годы.

Среди приятелей Кирилла, художников и музыкантов, нарастает протестное движение – митинги, лозунги, плакаты. «Скоро сменится власть», – говорит Кирилл. Во время самой массовой акции девочки с раскрашенными лицами забираются на автозаки и танцуют – Женя легко могла бы быть с ними, если бы Кирилл ходил на митинги. А так – в разговоры о революции она не вслушивается.

«Ужин готов, родной», – на оставленной кем-то газовой горелке Женя разогревает принесенный с работы обед. Солнце садится, обитатели завода зажигают костры, выносят барабаны во двор, по кругу передаются косяки, идут разговоры: кого посадили, кого обвинили в хранении или экстремизме – «это все из-за митингов», и вполголоса – о том, что скоро холода и надо искать новое место.

Осенью Кирилл уезжает без обратного билета – искать счастья в теплой стране, где можно круглый год ходить без обуви. Женю он с собой не зовет.

– Бхайрава-Кали-Дхарма, – говорит он. – Кали со своей собственной головой в одной руке танцует, босая, на наших голых телах, наши пути – преступные, это наша дхарма.

Низко наклонившись над бочкой, Женя поливает голову из ковшика – сине-зеленая от свежесмытой краски вода стекает в разломы асфальта и уходит в песок, оставляя разноцветные следы.

Мужчина в кожаной куртке окликает Женю через пролом в заборе:

– Эй, русалка.

Женя от неожиданности роняет ковш, он медленно тонет, стукается о дно и по инерции поворачивается вокруг своей оси – она разглядывает зеленоватые отсветы на его алюминиевом боку: нычка Кирилла еще не кончилась.

– Э, чего зависла, русалка, блядь, где тут вход?

Она машет в сторону дыры; по руке стекает струйка воды, смешно щекоча подмышку и образуя синюю дорожку на боку.

– Где? А, бля.

Из машины за его спиной выходят еще несколько кожаных и по очереди лезут в дыру, матерясь и задевая куртками острые края, – они смешно застывают, расправляют плечи так, что рубашки расходятся на животах и выбиваются из-под ремней, и аккуратно поворачиваются. «Прямо как ковш», – ухмыляется про себя Женя.

Кожаные расходятся по двору, потом один возвращается к ней – она стирает футболку, оставшись в лифчике. Подшипник на шнурке раскачивается и больно бьет по грудине.

– Ничё такая, только сисек у тебя нет, – говорит он. – На бичовку не похожа, чё живешь-то тут?

Она ищет глазами бутылку или камень: знает, что́ следует обычно за такими вопросами; выжимает футболку и поднимает лицо.

– Вичовая я, из дома ушла. – У нее есть две отмазки от нежелательных разговоров: вторая – про беременность, чтобы разжалобить, а эта – чтобы отпугнуть.

– А-а, ну поня-я-ятна, – отзывается кожаный и на всякий случай отходит подальше от синих разводов. – Мы все равно на хуй вас разгоним отсюда, валите, передай своим бичам.

– Да, блядь, – подходит к ней другой, когда Женя пытается одной рукой выловить ковш, раскачивая бочку бедром и шаря пальцами по илистым стенкам. – Красный петух в жопу клюнет, и сгорите на хуй, моргнуть не успеете.

Об угрозе Женя никому в сквоте не говорит, решив, что либо кожаные запугивали, либо она вообще придумала этот диалог, потому что не раз видела, как они ошивались у завода. Когда начинается пожар, Женя никак не может поверить в происходящее. Дым гонит всех на крышу, огонь охватывает один этаж за другим, копотью зализывая и граффити, и надписи, сделанные задолго до них. Женя видит, как ее матрас со спальником загорается, будто промасленный факел; она хватает первое, что попадается ей под руку, – раскаленный подшипник на шнурке, бросается к лестнице и по краю обвалившихся ступеней, поскальзываясь, спускается в подвал. Он затоплен дождевой водой, в нем скапливаются нечистоты и разлагаются бродячие собаки и крысы, а кто еще – Женя старается не думать. Она вслепую входит в воду, осторожно ощупывая дно ногой, натыкаясь и переступая через что-то острое и отталкивая руками что-то мягкое и шерстяное. Плавать она не умеет, поэтому просто погружается с головой, задерживая дыхание, насколько хватает легких, и выныривает, чтобы глотнуть воздуха. Дышать становится все тяжелее, пламя выжигает кислород под низкими сводами. Когда Женя почти теряет силы и не может стоять, то ложится на воду, расслабив мышцы, и видит синюю мигалку пожарной машины в дырке у потолка.

Свидетельницей берут ее одну, прямо из больницы. В отделении полиции ей показывают фотографии: мужчины со сломанными носами, свастиками на шеях, бритые под ноль, лица в шрамах – среди них она узнает одного из кожаных.

Знакомая машина ждет ее недалеко от железных ворот, и как только она выходит из зоны видимости камер наблюдения, стекло опускается и ее спрашивают:

– Чё, русалка, распиздела всё?

За те несколько дней, что она провела в больнице, похолодало, и Женя, переминаясь в больничных шлепанцах на босу ногу и держа в руке пакет из «Пятерочки» с вещами, которые ей собрали соседки по палате, смотрит в приоткрытое окно и отвечает:

– Я что, блядь, похожа на подментованную, чтобы пиздеть?

– Запрыгивай, – говорят ей.

Женя сидит на маникюре с липкими, покрытыми базой ногтями и перебирает палетку с лаками – от красных «Миссис президент» до угольно-черных «Ночных соблазнов». Ей ничего не нравится, она встает, подходит к полкам и берет из второго ряда синий с блестками. Маникюрщица долго взбалтывает его: «Поднимаю перламутр наверх», – объясняет она. Дома Женя демонстрирует лак, барабаня пальцами по стене, столу, руке мужа. «Выдумала прикольно, но ногти как у трупа, конечно», – комментирует он.

На рынок она теперь ездит на «лексусе» с водителем, ему сказано не выпускать ее из виду. Женя долго с удовольствием торгуется за помидоры и, принюхиваясь, выбирает рыбу. Нагружает водителя пакетами; увидев яркую люстру в турецкой лавочке со специями, просит ее продать – хозяин заламывает цену, долго отключает люстру от электричества, потом, подцепив шваброй, медленно снимает ее – стразы позвякивают – и едва не роняет. Женя просит водителя помочь,