Скоро Москва - Анна Шипилова

ты же умная девка, сама подумай, где он не будет тебя искать? То, что он узнает, что ты родила, это понятно: начнешь гулять с коляской – кто-нибудь увидит. К отцу домой не возвращайся, иначе скоро в землю ляжешь, как мать. Нужно тебе работу найти с проживанием, и чтобы не доебывались особо. Не такую, как твоя халдейская, там штрафы за опоздания, если ответишь резко, за внешний вид, если голову не помоешь, я знаю. Может, билеты в метро продавать? У них и микроволновка там есть, я видела, можно бутылочки стерилизовать.

Рита смотрит через желтое стекло на тающий снег у воздухозаборников около метро и думает, что там, в тоннелях, наверное, тепло.

Крысы в тоннелях наглее и жирнее, чем помойные. «И где только так отъелись?» – удивляется Рита, отгоняя их стуком и счищая со шпал горюче-смазочные отложения. Тоннель впереди черный, даже аварийного света нет. Рита останавливается и ждет, пока привыкнут глаза.

Ребенок снова начинает плакать, она осторожно укачивает его, стараясь не касаться байкового свертка грязными перчатками, а то потом не отстирать. Тихонько напевая, Рита берет фонарь и поднимает его повыше над головой, чтобы посветить вглубь тоннеля, и видит свою мать. Мать стоит почти по пояс в подземной реке, отходящей от тоннеля, и Рите приходится зайти в воду, чтобы приблизиться. Она рассматривает мамины распущенные волосы, которые всегда помнила в пучке с неопрятно выбивающимися прядями, и думает: «А мама была красивой когда-то». Рита расстегивает куртку и наклоняется – показать маме заснувшего ребенка.

– Видишь? – говорит она. – Родила.

– А ты думала как? Надо терпеть, – опять заводит мама привычную песню.

Вода теплая после всех труб из нагретого за день тоннеля, и стоять в ней даже приятно: Рита давно не принимала ванну.

– Отвезу на море летом, малышам нужно солнце, воздух свежий, ты меня ни разу не возила.

– Отец был против, ты знаешь.

– Скажи мне то, чего я не знаю. – Рита слышит в своем голосе мамины истерические интонации. – Это из-за тебя я такая.

– Ты всегда думала только о себе. – Мама отворачивается и идет, с усилием переставляя ноги, в глубину тоннеля. – Проверь сына у окулиста, у нас в роду слепота.

Рита выбирается к станции под утро, шатаясь от усталости. Катька протягивает ей руку и помогает подняться по лестнице. «С непривычки всегда тяжело, – поясняет она. – Я с тобой завтра напарницей пойду». Пока Катька болтает с кем-то в дверях служебки, Рита переодевается в сухое – находит на вешалке оставленную куртку Мавлюды и достает запасные штаны. Опасаясь, что ребенок запищит и Катька увидит его, она торопливо застегивается, поднимается и выходит на свет.

Русалка

На вокзале Женя видит себя на доске «Внимание: розыск!», около туалетов. Фотография говорит ей, что она существует. Она часто приходит туда и смотрит на новые лица и описания: розовый рюкзак с надписью Barbie, черный рюкзак с утенком, худощавого телосложения, кассетный плеер Sony на поясе, черные кроссовки и серая куртка, шлепанцы и носки красного цвета, рубашка с рисунком «клетка», заколка-крабик с бабочками, носит очки в розовой оправе, на вид лет 13, 10, 8. Читает и додумывает: шрам над бровью – это качелями по лбу, рваный на икре – от велосипедной цепи, в форме полумесяца на ладони – от консервной банки. Женя отрезает волосы над раковиной в «Макдоналдсе» – «под Мирей Матьё», как ее стригла мама, потому что не хотела заплетать косички, а бабушка ворчала – «под горшок». С короткой стрижкой Женю перестают замечать мужчины, а она перестает бояться людей в метро и на улицах. Она красится – сначала осветляется, потом в рыжий; аммиак убивает вшей, помнит она по разговорам старших девочек. Менты на вокзале скользят по ней невидящими взглядами, когда она изучает фотографии. Ее никто не ищет.

Раз в неделю Женя проверяет доску и видит несколько новых объявлений, которые наклеили поверх старых, – они переходят на стену, места не хватает. Некоторые желтеют, выцветают и месяцами растворяются в сером с прожилками мраморе. Для Жени они – свои, она читает и гадает: «Дутая куртка с нашивками, черные джинсы, черные ботинки – сбежал из дома, а шлепанцы, майка – пропал». Из динамика до нее доносятся объявления об отправлении поездов, свою станцию она всегда слышит в списке «кроме».

«Работая в столовой, с голоду не помрешь», – говорила ее бабушка, кивая на сумки в руках выходящих из деревенской школы поваров, и Женя держится у кафе и ресторанов. Перебивается нерегулярными заработками – моет полы, потом посуду; ее повышают – она раскатывает тесто, собирает бургеры, доставляет офисные обеды, единственная «славянка, гражданка РФ», за что ее не любят другие работники. Паспорт Женя получить не успела, у нее есть только свидетельство о рождении, приходится быть осторожной до восемнадцати, чтобы не вернули домой: не попадать в отделения, не вызывать скорую и на юг ездить только автостопом, а не поездами. Она ночует на вписках, в сквотах, подбирает все подряд: спальный мешок, клетчатую мужскую рубашку, клетку для кролика. В толкучке перехода метро подрезает скейтборд: дождавшись момента, когда его хозяин отвлекается на девушку и отпускает его из-под ноги, Женя наугад наступает на край доски, наклоняется и, вцепившись в шершавую деку, подхватывает скейт. Толпа выносит ее к эскалатору, и она обеими руками прижимает к себе спрятанную под курткой добычу, пока позади раздается громкий мат. Выйдя после смены из жара кухни в уже остывший ночной город, она неумело катит на скейте до метро и на последнем поезде едет до конечной.

Девушки ей нравятся больше парней. Но о них нужно заботиться, а парни одевают, кормят, защищают и платят за жилье, поэтому она сходится с ними.

Дольше всего – полгода с поздней весны до осени – она живет в сквоте в огромном, продуваемом сквозняками административном корпусе полуразрушенного завода. Охраны нет, завод, по слухам, собираются то ли снова запустить, то ли снести и построить дорогу. После ночных смен она целый день отсыпается, а вечером пролезает через дыру в стене в конце коридора и, перепрыгивая через провалившиеся ступени, поднимается на крышу. Исследуя завод в поисках цветмета с остальными сквоттерами, она знакомится с Кириллом: русые дреды, цветные татуировки, тоннели в ушах, невыветривающийся запах травы от одежды и волос. Они находят ящик подшипников, и Кирилл меняет их на скейте, а один – «про запас» – вешает ей на шею. Он приносит откуда-то почти новый матрас, с которого Жене не хочется вставать на работу. С Кириллом приятно, накурившись, смотреть на закат и целоваться, свесив ноги с парапета. Он рассказывает ей про Индию, рай среди пальм и ашрамов,