Китай, Россия и Всечеловек - Татьяна Григорьева

Одно может существовать за счет другого, лишь отступив от Дао. Но не все подвластно человеку – на его же счастье. Когда нечто переходит Предел, то выпадает из Бытия, и должно появиться нечто иное («свято место пусто не бывает»). Противоположное на противоположное дает новое качество: обе противоположности как бы нейтрализуются, уступая место Троичности, или безупречному Целому. Это имел в виду Лао-цзы, говоря: «Одно рождает Два, Два рождает Третье». «Одно» – потенциальное Единое; «два» – условие взаимодействия; «три» – преодоление двойственности и на уровне Инь-Ян, которые изначально недвойственны, не могут отрицать друг друга, как вдох-выдох, прилив-отлив. «Три» – реализованное Единство, явление Целого.

Троица воплощает единого Бога, триедины ипостаси Бога-отца, Бога-сына и Духа Святого – нераздельны и неслиянны. И три тела Будды суть одно Тело Дхармы (Дхармакая). Одно раздваивается, не теряя связи сторон. Жизнь продолжается – по закону Дао все возвращается к единству.

В духе той же логики, которую японцы называют «тройственной», или логикой Целого, мыслил прославленный даос Чжуан-цзы: «Мир внешний и Я одно Целое. Поскольку мы – единое Целое, можно ли еще что-либо сказать? Поскольку сказано, что мы – единое Целое, то можно ли еще что-то не сказать? Единое Целое и слова – это два, два и один будет три. Если продолжить счет, то даже искусный математик не достигнет предела. Что же говорить об обычных людях? Если мы от Небытия (У) продвигаемся к Бытию и достигаем Трех, что же говорить о продвижении от Бытия к Бытию? Не надо продвигаться, будем следовать естественному Пути» («Чжуан-цзы», гл. 2).

Вот образец непривычной для нас многомерной логики, которую не вытянуть в ряд: одно не вытекает из другого, а существует само по себе и вместе со всем («и то, и то»). Для нас текст даосов нуждается в расшифровке, а Чжуан-цзы лишь обращается к Лао-цзы: «Все вещи рождаются из Бытия, а Бытие рождается из Небытия» (Дао дэ цзин, 40). «Проявленное Дао не есть истинное Дао». Или: «Покой есть главное в движении». Истина доступна лишь пробужденному, целому человеку: «Пока Я и He-Я не стали парой, они являют ось Пути, Центр бесконечности», – продолжает Чжуан-цзы в той же главе «О равенстве вещей», имея в виду не формальное равенство, которое с точки зрения его современника Эмпедокла приводит к вражде, ненависти (нейкосу), а неслиянное и нераздельное – каждый сам по себе следует единому Пути. В том же духе рассуждал третий патриарх Чань ( япон. дзэн) Сэн Цань: «Совершенный Путь подобен бездне, где нет недостатка и нет избытка. Лишь оттого, что выбираем, теряем его. Не привязывайтесь ни к чему внешнему и не живите во внутренней пустоте; когда ум покоится в единстве, двойственность сама собой исчезает». [470] Это и есть Недеяние, благодаря которому все само по себе Таково.

Естественно, и в западной традиции ясные умы избегали раздвоения ради покорения одного другим, – по логике части. Платон не сомневался в непрочности состоящего из частей, что смущало ум и Блаженного Августина: Бог привел все к единому порядку; этот порядок делает из мира «единое целое». Но человек «разрывает» эту целостность, предпочитая ей из личной гордости и личных симпатий «одну часть», «мнимое единство». Он таким образом ставит «часть» выше «целого», достоинством, принадлежащим «целому», облекает «часть» («Исповедь» Блаженного Августина, 3, 8).

Так и пошло – во имя части, частного интереса пренебрегли Целым. Не потому ли, что утратил человек душу, то, что делает его человеком? Плотин видел в «двоице» Пифагора величайшую «дерзость», разделившую Единое на множество, вследствие чего ум отпал от Единого и отпала от ума душа. А если нет души, нет и разума. «Двоица», двоичная логика обрекала человека на борьбу до изнеможения, и с самим собой – до полной утраты самоидентичности. Наиболее проницательные философы понимали, что история, ведомая непросвещенным умом, исчерпала себя; верили в наступление Третьего зона.

Согласно Шеллингу: «В первый период господствует только судьба, то есть совершенно слепая сила… К этому периоду истории – его можно назвать трагическим – относится исчезновение блеска и чудес древнего мира, падение тех великих империй, о которых сохранилось только слабое воспоминание… Во второй период истории то, что называлось „судьбой“, то есть совершенно слепой силой, открывается как природа, и этот закон природы… постепенно привносит в историю хотя бы механическую закономерность… в третий период истории то, что являлось нам в предшествующие периоды в виде судьбы или природы, раскроется как провидение , тогда станет очевидным, что даже то, что казалось нам просто вмешательством судьбы или природы, было уже началом открывшегося, хотя и несовершенным образом, провидения… История в целом есть продолжающееся, постепенно обнаруживающее себя откровение абсолюта». [471]

С Шеллингом перекликаются мысли русских философов. «История мира – это органический процесс, и, как бы зло ни торжествовало в промежуточных фазах, его конец, к которому придет он, будет окончательной и вечной победой Добра». [472] Николай Бердяев, посвятивший свои работы Свободе, видел спасение в наступлении эпохи Духа Святого. «Божественная мистерия Жизни и есть мистерия Троичности. Она совершается вверху, на небе, и она же отражается внизу, на земле. Повсюду, где есть жизнь, есть тайна Троичности… Бытие было бы в состоянии нераскрытости и безразличия, если был бы один. Оно было бы безнадежно разорванным и разделенным, если бы было только два. Бытие раскрывает свое содержание и обнаруживает свое различие, оставаясь в единстве, потому что есть три». [473]

Задолго до набравшей силу философии Иоахим Флорский говорил о трех стадиях всемирной истории в соответствии с тремя ипостасями Бога. «Первая – старозаветная эпоха, когда Бог раскрывается человеку как властный господин… В новозаветное время, после пришествия Христа, отношения меняются, превращаясь в отношения Отца и дитя. Грядущая же эпоха, согласно Флорскому, эпоха Святого Духа, – есть эпоха любви между Богом и человеком», – напоминают в своей пронзительной книге сибирские ученые. [474] Но не удивительно также, что в 1215 году официальная церковь осудила учение Иоахима Флорского как еретическое, и понадобилось почти восемь веков, чтобы вечная Идея получила философское обоснование.

В Третьей эпохе, согласно Бердяеву, будет торжество Этики Творчества, пробужденного человека, Теурга: в первую эпоху существовала этика закона (Ветхозаветного), во вторую – этика благодати, любви (христианство). Уже в «Смысле творчества» Бердяев говорит: религия проходит через три эпохи – откровение закона (Отца), откровение искупления (Сына), откровение творчества (Духа). Но все три эпохи сосуществуют, каждая выполняет свою миссию в определенное время. Это позволяет человеку восходить к Духу, стать Со-творцом, Теургом: Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. В этом «смысл творчества», которое заложено в человеке, и он осуществится, когда человек найдет себя. А найти себя он может, заглянув в себя, став самим собой.

Под стать христианскому единству – нераздельному и неслиянному – мысль Чжуан-цзы: «Разделение без отделения и есть Жизнь». Поистине, «Великий ум един». А что форма выражения различна: одни доказывают словом, другие почти не прибегая к словам, – так и эта разница соответствует закону Целого. У одних «Вначале было слово, и слово было Бог» (Ин., 1), у других, у китайцев, вначале был Образ (Сян); в Индии вначале был Звук – Аум. В буддизме, согласно Мадхьямике, высшая Реальность может быть выражена только в молчании. Слова Будды бессловесны (Ланкаватара сутра) – невыразима извечная природа сущего.

Великие умы приближали исход, однако в реальной жизни, по инерции, все еще властвует массовое сознание. Изжившее себя выполняет противоположную функцию, отпадая от Моральной Основы, на которой все держится. Неугомонная линия, набирая скорость, приводит к избыточной информации, которая деструктивна. Пренебрежение качеством жизни оборачивается «царством количества» (по Рене Генону), «тиранией момента», как назвал свою книгу норвежский антрополог Томас Эриксен. Чем больше человечество создает машин для экономии времени, тем более впадает от него в засвисимость. «Похоже, мы скоро станем рабами технологий, которые должны были сделать нас свободными.

В эпоху избыточной информации практически невозможно додумать до конца ни одной мысли. Не только мыслить невозможно на скорости, но и сопереживать, испытывать те чувства, которые делают человека человеком». [475] Как бы в насмешку время продолжает набирать скорость, и уже не человек распоряжается временем, а время распоряжается человеком. Главы книги Эриксена так и называются: «Фрагменты заменяют целое», «Все обесценивается», «Суета исключает длительность». « Когда время дробится на очень короткие отрезки, то прекращает свое существование как длительное. Единственное, что мы получаем взамен, – это „безумный“ момент, который остается неподвижным на огромной скорости». И эпиграф: «Мгновения сморщиваются, как шагреневая кожа, и этот процесс приведет к тому, что от удушья погибнут и свобода, и мысль. Ведь моменты физического времени бесструктурны и пусты, но пережитые мгновения всегда имеют структуру и содержание». [476]