Китай, Россия и Всечеловек - Татьяна Григорьева

Как видит человек, так и строит свои отношения, вопреки здравому смыслу, на который уповает уже не первый век. Здравый смысл таков, каково сознание. А сознание это не случайно называют «зауженным», «несчастным», называют те, кто не подвержен гипнозу «прогресса». Но не так просто преодолеть одномерное мышление, которое было заложено в начале осмысления мира такими авторитетами, как Аристотель. Он потому и не принимал бесконечное – апейрон Анаксимандра, что оно неосязаемо, не исчисляется. «Некоторые считают таким (единым и простым началом) бесконечное, а не воздух или воду, чтобы все прочее не уничтожалось от их бесконечности, так как (эти элементы) противоположны» (Физика, 3, 5).

Греки уверовали, что в основе мира лежит что-то одно – часть вместо Целого. Эта вера обусловила одномерное мышление, которому доступно лишь множество. Но отпавшее от Единого превращается в стихию, обрекая все на распад. Наверное, и линейному мышлению можно найти объяснение. И у линии как таковой было свое назначение: оптимальный вариант накопления информации (скорее, чем ее осмысления). Однако дело в отпущенном времени или в той Мере, при нарушении которой все превращается в свою противоположность. Линия, уподобляясь бесконечности, замыкаясь на себе, не оставляет промежутка: все более сжимаясь, делает невозможной свободу.

Не удивительно, что русские философы восстали против линейного мышления, признавая необходимость «прерывности», которая позволила бы восстановить связь по вертикали: Земли с Небом, человека с Богом или с самим собой, своей божественной сущностью. «Духовная жизнь всегда предполагает другое, высшее, к чему она движется и поднимается. Не просто жизнь, а духовная жизнь, жизнь, поднимающаяся к Богу, не количество жизни, а качество ее есть высшее благо и ценность». [449] Не то, чтобы достигли высшего, но замечали его отсутствие.

Еще в начале XIX века Гоголь писал: «Все, что ни строили по образцу древних, все стало носить отпечаток мелкости и миниатюрности: узнали искусство связывать и гармонизировать между собой части, но не узнали искусства давать величие всему целому». [450] А может, все-таки достигла русская мысль наивысшего, судя по правде «общего дела», по ощущению всеродства, у таких мыслителей, как Н. Ф. Федоров? Или по рождению идеи «Соборности» – не внешней, а внутренней общности, не ущемляющей свободу другого, по Вл. Соловьеву? Потому и навела Россия страх на тех, кто жил по другим правилам и делом чести считал удовлетворение личных потребностей. (Подспудно война против России продолжается, ныне в развлекательной форме: «не мытьем, так катаньем».)

В начале XX века положение усугубилось. Философы заговорили о грядущей опасности: культура поглощается прогрессом материальной цивилизации, но вне культуры немыслима творческая жизнь человека. Вл. Эрн взывает к «Борьбе за Логос»: Логос зовет философию вернуться от схоластики и отвлеченности «к жизни, и не насилуя жизни схемами, наоборот, внушая ей стать вдохновенной и чуткой истолковательницей ее божественного смысла… Логос есть коренное и глубочайшее единство постигающего и постигаемого ». Осознать мысль в Природе и Природу в мысли доступно « цельному, всеобъемлющему и абсолютно беспротиворечивому мировоззрению». [451]

То же выпадение из духовной реальности тревожило Евгения Трубецкого: «Опасность для России и для всего мира – тем больше, что современный хаос осложнен и даже как бы освещен культурой… Здесь биологизм сознательно возводится в принцип… Это неслыханное от начала мира порабощение духа – озверение, возведенное в принцип и в систему, отречение от всего человечного, что доселе было и есть в человеческой культуре. Человек не может оставаться только человеком: он должен или подняться над собой, или упасть в бездну, вырасти или в Бога, или в зверя». [452] (Но «человек массы» предпочел упасть в бездну, судя по человеческим теням в наркотических ночных клубах нашего времени. К этому уже настолько привыкли, что показывают по ТВ как нечто естественное, не отдавая себе отчета в том, что убивающее человеческое в человеке, опустошение неокрепших душ смертельно для человечества. Злой умысел, или тотальное отупение, или то и другое разрушает разум и сердце.)

В начале XX века было ощущение неправды происходящего, утраты духовности – подмены внутреннего внешним, вечного временным. Нисхождение в материю претило русской душе. Верили, что падшего можно поднять, изменив сознание, которое, разделив сущность и существование, разделилось само в себе. Разуверившись в истории, изгнавшей человека, предрекали ее конец: «Метаистория прорывается в историю, и все значительное в истории связано с этим прорывом». [453]

Наконец, Павел Флоренский возлагал надежды на преодоление тиранической линии, лишающей индивидуальное его врожденной формы: «С началом текущего века научное понимание претерпело сдвиг, равного которому не найти, кажется, на всем протяжении человеческой истории. Эти два признака суть прерывность и форма… Непрерывность изменений имеет предпосылкою отсутствие формы: такое явление не стянуть в одну сущность изнутри. Эволюционизм как учение о непрерывности существенно подразумевает и отрицание формы, а следовательно – индивидуальности». [454] Но те, кто оказался у власти, не могли допустить ни свободы, ни индивидуальности, не имея за душой ни того, ни другого, и расправлялись с теми, кто позволял себе думать иначе и вообще думать. Но всякая неправда конечна, изживает себя и уносит с собой в Преисподнюю отступников.

Царь мира сего не дремал, удерживал линейную связь, когда она изжила себя, чтобы было чем сдерживать порывы души, не допустить свободу, подменив ее вседозволенностью или рабской зависимостью. И свобода уподобилась Великому Потопу. Человек так и не понял замысел Бога, предоставивший ему свободу выбора, соблазнился легкодоступной свободой и захлебнулся в волнах мнимой свободы, не ощущая почвы под ногами.

Есть поистине вечные истины. «Великий ум един», не подвержен переменам. «Великое Дао – в бесконечном движении. Пребывая в бесконечном движении, не достигает предела. Не достигая предела, возвращается к истоку» (Дао дэ цзин, 25). Если движение не поворачивает в соответствии с ритмом Дао («Одно Инь, одно Ян и есть Путь»), то превращается в Хаос. Если движение не меняет своего направления, то перестает быть Путем, ведущим мир к спасению.

К XX веку, выполнив функцию накопления знаний по прямой, линия исчерпала свои возможности. Об этом возвещали поэты – о времени «третьего сознания»: первое сознание – первооткрыватели Америки, супермены, индивидуалисты. Его сменило второе сознание – винтики технократической машины. «Третье – новая волна, молодежь с антилинейным мышлением. Самое преступное для нее – убить в себе себя». [455] Но нужно еще найти себя, прорваться сквозь темную завесу, увидеть, что за ней.

Пока что философы, ученые говорят о кризисе традиционной логики, логики «исключенного третьего»: «или то, или это». Однако, признавая необходимость многомерной логики, проникающей в природу Целого, человек Запада, плененный «двоицей», не смог преодолеть искушения, ибо мыслил по-старому. Не то чтобы не возвращался к прошлому, но возвращался по-своему, бунтуя, совершал поворот на 180 градусов.

При этом само мышление, структура сознания оставалась прежней, как оставалась прежней при «вечном возвращении» Ницше. Ему не помогло знание Востока: он воображал себя то Буддой, то «Распятым». Его «сверхчеловек» не обрел свободы сверхсознания, ибо она не обретается, а рождается из души пробужденного. Но человек остался тем же, лишь удвоилось его эго, эгоизм же как «движущая сила – делает человека глупцом». [456]

Трагические события XX века подтвердили: логика «части» подтачивает основы Жизни. «Исчезает человек как целостное существо, внутренно центрированное… – уверял Бердяев. – Дробные и частичные элементы человека предъявляют права не только на автономию, но и на верховное знание жизни». Бердяев схватывает суть: наличие центра – условие целого. Без внутренней формы, или души, нет целого человека. А именно «центрированности», насколько я могу судить, греки не придавали особого значения: она тормозила бы ускоренное движение, количественное освоение мира.

Но линейное мышление несовместимо со свободой, не дает проявиться индивидуальной душе, что беспокоило русских философов. «Целое становится целым при допущении, что оно не механическая сумма отдельных частей, отдельных жизней, а живой организм, обладающий своим особым центром жизни». [457] Не удивительно, если полагать за основу мира Число или геометрические формы, которые обходятся без индивидуальной души. (Правда, привычка к схемам не помешала Леонардо да Винчи создать уникальные образы; но гений себе не принадлежит, не повинуется правилам.) «Богоравному» человеку нет нужды ломать голову над устройством мира – все и так в его власти.