Косарев - Николай Владимирович Трущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такие книги о метро и доверил он сейчас Шуре Николаевой; пусть вручит писателю. О них Саша и решил все-таки поговорить с Горьким. Издательство готовило уже третий том.
Раздевались внизу дачи. В это время по лестнице спускался Алексей Максимович. Он шел медленно, улыбаясь, смотрел на молодежь.
Горький! Девчата встрепенулись от радости и волнения. Кто-то из них даже крикнул:
— Ой, Максим Горький!!!
Алексей Максимович подошел к комсомольцам, весело поздоровался и пригласил в столовую. Высокий, неизменно веселый, он сумел сразу, с первых же слов создать обстановку необычайной простоты, доверчивости и желания все-все рассказать ему. И болтали без умолку. В это время в зал вошел и Ромен Роллан в сопровождении своей жены Марии Павловны…
Девушки снова оживленно защебетали. Активнее всех оказались парашютистки, только что установившие мировой рекорд и отмеченные высокими правительственными наградами.
Оля Яковлева, которую секретарь ЦК Павел Горшенин представил как «производственницу поднебесья», рассказала о подготовке к рекордному прыжку в барокамере, о том, как все пять присутствовавших здесь ее подруг пошли с высоты более семи тысяч метров на побитие рекорда.
— «Потолок советского неба» поднимается почти ежедневно, — вставил Косарев. Он уже заговорил афоризмами.
Ромен Роллан попросил жену перевести свой вопрос отважным девушкам:
— Не боялись ли они высоты и что чувствовали за время своего полета под куполом парашюта?
— Ой?! — неожиданно воскликнула Марина Бурцева. — У нас уже нет чувства боязни неба. В воздухе, товарищ Ромен Роллан, мы песни пели…
И девчата наперебой рассказали о своем «воздушном репертуаре».
Улучив подходящий момент, Горький отвел Сашу в соседнюю комнату, и они присели на небольшой диван-банкетку.
— Книги о метро я просмотрел, — неожиданно сообщил Алексей Максимович, принимая от Косарева подарок из тех же книг. — «Познанию предшествует сравнение», — процитировал он. — Скажу о них следующее: в первой главе следовало бы дать краткий очерк строения метро в столицах Европы. И вообще рассказать, как строился Симплонский тоннель сквозь Альпы или Сурамский — на Закавказской железной дороге, с его ужасающей смертностью. Но, разумеется, сейчас об этом уже поздно говорить, и говорю только, чтобы еще раз подчеркнуть мою уверенность в необходимости для нас проводить — всюду, где это возможно, — резкую грань между прошлым и настоящим.
Горький встал и сутулясь подошел к столику, на котором лежала тоненькая папка. Косарев настороженно следил за Алексеем Максимовичем. Писатель раскрыл папку, и Саша увидел в ней свое письмо, которое он в марте посылал с книгой «Рассказы строителей метро», и лист бумаги, плотно исписанный ровным, мелким и округлым горьковским почерком.
— Вот ваше письмо, а книги о метро у меня в кабинете лежат. Должен сказать, батенька, что издали вы книги роскошно, даже очень…
А Косарев никак еще не мог понять: хвалит Горький издание за это или критикует?
— Теперь позвольте знать, что обилие так называемых «роскошных» изданий вызывает у меня отношение отрицательное. Не вижу читателя, для которого издания такого рода были бы необходимы. В то же время вижу, что, например, «Генетика» академика Келлера, в высокой степени практически поучительная для миллионов колхозников и хорошо написанная, издается на грязной газетной бумаге, со слепыми рисунками…
Горький взял в руки письмо Косарева. Саша увидел, что на его полях Алексей Максимович сделал оранжевым карандашом какие-то расчеты.
— Вот-с, потрудитесь, молодой человек, сами подсчитать: вы затратили на два тома «Метро» семь тысяч шестьсот листов!
Горький поднялся во весь свой исполинский рост и стал прохаживаться по комнате, как бы беседуя сам с собой:
— А учебников у нас не хватает, книги для детей издаются ничтожными тиражами. А вам уже и республики начали подражать. В Туркменистане и Узбекистане тоже издают «роскошные» книги…
— Алексей Максимович, но ведь книга «Беломор-строй» тоже издана «роскошно», а вы ее похвалили, в том числе и за оформление… — Косарев хотел было тоже встать и пристроиться к Горькому, но Алексей Максимович остановил его движением руки: «Сиди, мол, слушай…»
— Роскошество этого издания я тоже не одобряю. Но «Беломорстрой» имеет перед «Метро» несомненное преимущество. Это — попытка писателей коллективно осмыслить материал новый, доселе незнакомый. По словам писателей, она принесла им немалую пользу.
Косарев понял, что Горький не на шутку рассердился и причина его настроения, прорвавшегося сейчас наружу, не в книге о метро, скорее всего она только повод для этого разговора.
— Не слишком ли мы усердно приучаем людей любоваться самими собой? — спросил он неожиданно.
Косарев недоумевающе посмотрел на Горького.
— Людей следовало бы приучать к пониманию того факта, что пролетарий работает не на буржуазный фетиш-государство — на пресс для выдавливания из людей крови ради обращения ее в золото, а работает на самооборону против исконного врага своего, на возбуждение революционного правосознания пролетариата всех стран, на организацию социалистического общества. Мы хвалим людей за работу так, как будто они работают из милости к кому-то.
Наконец Горький вроде успокоился. Он снова подсел к Косареву и добавил совсем тихо, почти без интонации в голосе:
— Надеюсь, вы поверите, что я не имею намерения обидеть кого-либо резким словом, но книжный голод, который переживает страна, становится все острее. — Теперь в голосе Горького снова зазвучали металлические нотки. — И я определенно за то, чтобы давать массе как можно больше добротных, но дешевых книг.
Из зала раздавались детские голоса: в гости были приглашены еще и пионеры из Армении, пребывавшие в то время в Москве. Потом девчата запели марш из кинофильма «Веселые ребята».
Алексей Максимович сидел, поглощенный какими-то своими глубокими раздумьями. А когда они поднялись, то, стоя рядом с ним,
