Ткань Ишанкара - Тори Бергер

он относится к Тайре как к цепной зверушке, которая позволяет хозяину гладить себя по шерстке, хотя тот безжалостно заставляет ее служить, больно дергая за поводок и возвращая к ноге, но тут же отогнал эти мысли. Воспоминания о Сэле веселыми не были, и его черная риторика могла извратить все самые светлые чувства и мысли, так что общаться с ним и вспоминать о нем лишний раз Йен желания не имел.

– А хочешь, я тебе кое-что еще расскажу про изначальную тьму? – спросил Йен, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Не такое страшное, как раньше?

– Хочу, – тихо отозвалась Тайра. – Теперь вообще можете все, что угодно рассказывать, сэр, хуже не будет, однозначно.

– Я бы так категорично не утверждал, – Йен усмехнулся. – Ну да ладно, где наша ни пропадала… – Он отстранил Тайру от себя, предложил ей локоть и медленно повел в направлении моря, а потом и вдоль его кромки. – Сэл ведь рассказывал тебе про Мирру?

– Она была нашей первой некромантессой.

– Да, а еще она была его возлюбленной, и это ради нее он создал Ишанкар, – хет Хоофт посмотрел на Тайру и улыбнулся. – Сэл доживал свою очередную жизнь в чужом теле, подыскивая себе новое, выглядел почтенным старцем, и однажды во время своих поисков встретил девушку, такую же, как он – некромантессу. Наличия в мире некромантессы он допускал – древние книги об этом сообщали, но встретить ее лично он совершенно не ожидал, так что можешь представить его удивление и восхищение. В общем, Сэл влюбился в нее так, как может влюбиться только некромант в некромантессу, и взял ее в жены. Ей было семнадцать, она была дочерью сборщика мирры, так что так Сэл ее и назвал – Мирра, хотя настоящее имя у нее было другое, и нам он его не сообщал. Мирра знала, что она не такая, как все прочие девушки: она видела мертвых, говорила с ними, а еще рассказывала про божественный свет, который приходит с неба за прожившими честную жизнь, так что ее все боялись, и Сэлу ее в жены сплавили с удовольствием. Сэлу бы жить и радоваться, что его полюбила такая чистая душа, Мирра ведь до знакомства с Сэлом никакой иной некромантии не знала, но он не был бы собой, если бы не начал делиться с ней своей мудростью. Он учил ее некромантии, показывал ей, на что она способна, сам ей открылся – кто он такой и почему все еще остается на этой земле, но Мирру эти знания не радовали. Из всей некромантии ей нравился только шанкари, так что она пела песни и смотрела, как вокруг сплетается прекрасный узор. Но Сэл – строгий Наставник, да еще он был ее мужем, а в то время перечить мужу было совершенно нельзя, так что Мирре приходилось учиться, и чем больше она постигала, тем страшнее ей становилось, и когда Сэл раскрыл ей изначальную тьму, Мирра не смогла из нее выбраться. Тогда Сэл построил для нее Ишанкар: прекрасный город-крепость, за стены которого никакая тьма проникнуть не могла, но Мирре не помогло и это. Она считала, что Сэл убил ее душу, отравил ее тьмой, и теперь за ней никогда не придет божественный свет с неба, и возненавидела его так сильно, как может только некромантесса. Сэл печалился, но никак не мог объяснить ей истину, а Мирра не желала его знать, не пропускала его в Ишанкар, и все время плакала от того, что даже внутри прекрасного Ишанкара тьма была с ней, поглощала Внутренние Сады и затмевала солнце. И когда стало совсем темно, Мирра набралась смелости и вышла за ворота Ишанкара, уводя за собой свою тьму, чтобы Ишанкар остался чистым, и создала Плетение – заклинание, которое образовало Ткань Ишанкара. Мирра окружила Ишанкар снаружи знаками шанкари, переплела их с теми, которые создал Сэл, когда творил Ишанкар, и эти два заклинания проросли друг в друга и начали жить, как единое целое. Мы только поддерживаем Плетение, питаем своей жизненной силой, ухаживаем за ним, как садовники за садом, прививаем ему новые стебли и ветви, но основу заложила Мирра. Она переплела Ишанкар, создала самое прекрасное заклинание из всех, которые я видел, и она создала его из изначальной тьмы. Мирры после этого не стало, но осталось Плетение, и до сих пор иногда в нем можно услышать ее голос. Он все еще звучит, тысячелетия прошли, а Мирра все еще поет свое заклинание и хранит Ишанкар. Так что Ткань Ишанкара создана из изначальной тьмы. У нас даже парадная форма черная с серебром, и серебро – это и есть имитация Ткани Ишанкара, только в виде вышивки.

’Т  Хоофт убрал Тайрину руку со своего локтя, отошел на два шага, и Тайра увидела, что Наставник больше не был одет в черное пальто: на нем была парадная форма, по вороту, бортам и манжетам кителя которой вился прекрасный серебряный узор из знаков, похожих на цветы, листья и буквы шанкари.

– Это красиво, – сказал Йен. – Даже нам, мужчинам, нравится.

Тайра хотела дотронуться до серебряной вышивки, сверкающей во тьме волшебными нитями, но побоялась разрушить волшебство.

– Ну, а теперь финальная часть – отключение от плана смерти и возвращение в реальный мир, – ’т Хоофт опять переквалифицировался в Наставника. – Это просто. Так же, как выходить за Грань и возвращаться.

– У меня не получилось днем.

– А сейчас получится, – пообещал Йен. – Будешь делать это быстрее Дрездена.

– Надеюсь, сэр.

– Изначальная тьма называется внутренней тьмой потому, что она у тебя внутри. Когда она тебе нужна, ты выпускаешь ее наружу, когда нет – она прячется обратно. Но это не клетка и не тюрьма. Это цветок, как у Дюймовочки, – ’т Хоофт собрал вместе пальцы правой руки, образовав нечто, похожее на бутон. – Он распускается, когда ему нужен свет, – маг раздвинул пальцы, снабдив каждый сотканным из иллюзии фиолетовым лепестком, – и тогда становится видна его серединка, – он сотворил в центре ладони золотой кружок и маленькую фигурку внутри него, очень похожую на Тайру, – и закрывается, когда свет ему не нужен. Это волшебный цветок, поэтому он открывается и закрывается не тогда, когда встает и садится солнце, а тогда, когда хочет его хозяйка. Знаешь, почему? Потому что она, хоть и очень маленькая, меньше цветочной головки, но настоящая волшебница, и цветок знает, что ее надо слушаться, потому что без нее он никогда не сможет раскрыться, чтобы показать свою красоту, и закрыться, чтобы не сгореть на солнце. Это очень редкий и красивый цветок, и поэтому волшебница бережет его от посторонних глаз, – Йен собрал пальцы обратно и сложил из них кулак, – и тогда цветок превращается в семечко и исчезает у нее внутри. – ’Т Хоофт раскрыл ладонь, и она оказалась совершенно пуста. – Но когда надо, он снова вырастает и раскрывается в прекрасный цветок, а до тех пор это просто маленькое темное семечко в глубине твоего существа.

Маг еще раз раскрыл ладонь, и Тайра увидела, как с нее, словно с колдовской чаши, стекает густая непроглядная тьма. Наставник сжал пальцы в кулак, и в один момент тьма исчезла, будто источник ее иссяк, и вокруг сэра ’т Хоофта стало просто темно, а за его спиной стало возможно различить белые гребешки волн и ночные звезды.

Он снова раскрыл ладонь – и тьма появилась вокруг него большими неровными лепестками, стремящимися слиться в одно чернильное пятно, и опять закрыл – и тьма тут же исчезла, словно ее никогда и не было.

– У тебя получится, – он утвердительно кивнул, приглашая Ученицу повторить.

Тайра раскрыла свою ладонь, но тьма на ней была такой плотной, что руки в ней было не различить. Черное нечто двигалось и переливалось темными искрами, стекая вниз тяжелым водопадом, просачивающимся сквозь раздвинутые пальцы. Тайра закрыла глаза и представила себе самый красивый, какой только смогла, цветок с черными лепестками, но он все равно получился похожим на странное растение с иллюстрации из «Аленького цветочка», только лепестки его были оторочены мелким серебряным узором, похожим на тот, которым был вышит китель сэра ’т Хоофта.