Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

на древко резко расширялись, напоминая по форме сердце. Увидев, что я один и атаковать не собираюсь, успокоились.

Подъехав, я поздоровался на арамейском. Мне ответили хором.

— Проспал. Пришлось догонять вас, — сказал я.

— Куда едешь? — спросил длиннобородый пожилой всадник, внимательно глядя мне в глаза своими темно-карими из-под кустистых густых черных бровей.

— Из Эдессы в Трапезунт, везу вексель именной, — огласил я новую легенду.

Это объясняло, почему проспал, еду один и налегке.

— Рискованная у тебя работа, — поверив, высказал свое мнение длиннобородый. — Оплачивается хоть хорошо?

— Да как тебе сказать. На содержание семьи хватает, но хотелось бы больше, — пожаловался я.

— Этого всем хочется! — весело молвил другой охранник, обладатель раздвоенной бороды средней длины.

— А вы откуда и куда? — поинтересовался я, чтобы окончить допрос, иначе ляпну что-то невпопад и разрушу легенду.

— Из Арташата и тоже в Трапезунт, — ответил длиннобородый.

— Что там у вас нового? — задал я вопрос.

— Когда уезжали, все было хорошо, а по пути нас обогнал гонец, который вез римлянам сообщение, что в святой праздник Навасард ишхан Амазасп убил арка Арташеса, отомстил за казнь брата, — рассказал он и сделал вывод: — Теперь точно война будет.

Ишхан — это глава знатного армянского рода, типа удельного князя на Руси или графа в средневековой Западной Европе. Не знаю, как отнесся Амазасп к вести о том, что отомстил за брата. Надеюсь, обрадовался. И руки чистые, и дело сделано. Или наоборот: ничего не делал, а виноват.

На подъезде к городу Сатала мы повстречали каструм Пятнадцатого Аполлоновского легиона. Я сказал охранникам каравана, что хочу навестить знакомого, который служит в нем, передать ему послание, не бесплатное. Они сами занимаются доставкой почты, так что не удивились.

Легат легиона Маний Мафений, бодрый сорокадвухлетний толстячок, постоянно словно бы подпрыгивающий, как мячик, видел меня в Трапезунте в резиденции Октавиана Августа, поэтому без лишних вопросов сообщил:

— Император сейчас в Сирии. Там парфяне вернули Тиберию Клавдию Нерону наших пленных и орлы разбитых легионов. С ним и Тигран, брат убитого недавно армянского правителя. Ох, уж эти дикари! Все никак не поделят власть!

— Зато теперь воевать не придется с ними, — подсказал я.

— Вот это и плохо! Я уже понадеялся на богатую добычу! — расстроено воскликнул Маний Мафений. — Говорят, у них золота много.

— Меньше, чем ты думаешь, — сообщил я в утешение.

После чего я продиктовал пожилому писцу, похожему заостренной кверху головой на штырь, на который когда-нибудь налетит и проколется скачущий легат, послание Октавиану Августу, в котором коротко сообщил, что задание, как он уже должен знать, я выполнил. Пусть и он думает, что с аркой Арташесом расправился ишхан Амазасп, купленный на драгоценные камни, которые послужат мне платой за грязную работу. Теперь я отправлюсь на своем судне в Рим. Если что, он знает, где меня найти.

Глава 56

Домой я вернулся к сбору оливок и винограда. К удивлению моей мании величия, за время моего отсутствия ничего чрезвычайного не случилось. Воган не хуже меня собрал урожай фруктов и проконтролировал сбор меда, продав именно столько, сколько я приказал, и даже немного дороже. Жалобы были только от Флавии, которой управляющий латифундией, действуя по моему приказу, не позволил дорваться до вырученных денег.

— Зря ты отпустил его на волю! — сердито заявила она, убедив меня лишний раз, что таки правильно сделал.

Смягчил ее гнев, пообещав зимой, когда вернемся в Рим, подарить золотую диадему с драгоценными камнями. Материал показал и предложил самой сделать дизайн украшения. Следующие два месяца жена не беспокоила ни меня, ни Вогана. Все бабы латифундии, не приходя с сознание, трудились над макетом диадемы. В итоге переругались между собой вдрызг, хотя, казалось бы, какое дело рабыням до украшений хозяйки⁈

Мы изготовили и разлили по кувшинам перебродивший виноградный сок, надавили и продали излишки оливкового масла, переплавили пчелиный воск. После чего на радость перекупщикам занялись изготовлением предметов роскоши: мыла, свечей и зеркал. Последние начали продавать в трельяжах, или в рамках с подставками, или с рукоятками. Я нашел в Остии хорошую столярную мастерскую. Ее хозяин сам владел профессией на высшем уровне, выполнял самые сложные заказы, в том числе из красного и черного дерева, и помощников-рабов подобрал под стать себе. Я отвозил ему зеркала, объяснял, в каком оформлении желаю их получить, делал эскиз. В свое время видел разные, было, чем поделиться. Через договоренный срок получал готовый предмет роскоши, который прямо у двери мастерской забирал покупатель, заплатив раза в два больше, чем когда я продавал в раме, изготовленной моими рабами.

Если бы не постоянное нытье Флавии, которой не терпелось вернуться в Рим, я бы остался зимовать в латифундии, изготавливать ценные товары. Пришлось отложить до весны. Я нанял четыре большие лодки, чтобы перевезти в столицу людей, и животных, птиц и другие продукты на всю зиму, и новую мебель. Получился небольшой цыганский табор, причем более крикливый. В римском порту пришлось нанимать целый караван вьючных животных. Крупногабаритную мебель доставили ночью на арбах с оплатой по двойному дневному тарифу.

В следующие пару недель в нашем домусе побывал весь Рим или, как минимум, средний и высший классы его. Флавию хлебом не корми, дай похвастаться, побыть в центре внимания. Если за день никто не пришел и не восхитился ее трельяжем, прожила его зря. Меня толпы гостей напрягают. Я полная противоположность жены — дремучий интроверт с непредсказуемой реакцией на излишнее внимание к своей персоне. Поэтому мы вместе.

Через неделю ко мне прибыл посыльный — чахоточный юноша лет семнадцати из патрицианской семьи, судя по пурпурной полосе на тоге — от Марка Випсания Агриппы, вручил вексель — свернутый трубочкой кусочек папируса — на пятьдесят тысяч денариев со словами:

— Это подарок от Цезаря Августа. Ты должен знать, за что.

— Даже если бы не знал, что-нибудь придумал бы, — пошутил я.

Юноша не въехал, посмотрел на вексель так, словно собирался отнять и не отдавать до тез пор, пока не вспомню.

— Передай мою благодарность Цезарю Августу и его лучшему другу и твоему патрону Марку Випсанию Агриппе, — сказал я и жестом показал в сторону входной двери.

Видимо, моя бесцеремонность шокировала его, потому что покраснел от смущения и стремительно выпулился.

— Куда он делся⁈ — удивилась подошедшая через минуту