Повод для оптимизма? Прощалки - Владимир Владимирович Познер

в общем, нет. Я не знаю, хорошо это или плохо, потому что, может быть, когда живется хорошо, мало появляется политических анекдотов.

Поэтому я не рассказываю сегодняшнего анекдота, я расскажу один из своих любимых советских анекдотов.

Был огромный международный симпозиум, где должны были определить национальность Адама и Евы, потому что в Библии об этом ничего не сказано.

Первым вышел представитель французской делегации и сказал: «Несомненно, что Адам и Ева были французами. Потому что только французская женщина пожертвовала бы раем ради любви».

Вышел англичанин и сказал, что он очень уважает своего французского коллегу, но на самом деле, конечно же, Адам и Ева были англичанами: «Кто, кроме английского джентльмена, пожертвует раем ради своей дамы?»

Тут вышел советский делегат и сказал, что все это буржуазная трепология, на самом деле они были советскими людьми и есть три доказательства этому. Первое доказательство – у них было одно яблоко на двоих. Второе доказательство – у них не было одежды. И третье и главное доказательство – они при этом думали, что живут в раю.

* * *

Я хотел бы вернуться к тому, о чем мы беседовали в этой программе с Филом Донахью, к разговору о свободе слова. Я думаю, что целому ряду лиц, и в том числе руководящих лиц, не понравилось, когда я сказал, что в Америке со свободой слова дела обстоят, пожалуй, лучше, чем где-либо в мире.

Я это сказал, и я полагаю, что мне за это никакого наказания не будет и вообще я смогу это говорить сколько хочу. То есть это свидетельствует о том, что все-таки некоторая свобода слова у нас в стране есть, я бы сказал – благодаря Горбачеву прежде всего. И дела обстоят гораздо лучше, чем когда-то, потому что я представил себе, что я в советское время на телевидении сказал бы, что в Америке со свободой слова лучше, чем где-либо в мире, и, конечно, лучше, чем в Советском Союзе… Я думаю, что я недолго был бы на этой работе, и вообще, неизвестно, где бы я был. Как минимум меня бы уволили. В СССР ведь вообще не было свободы слова, это я говорю тем, кто все-таки еще ностальгирует по тому времени, хотя, может быть, им и не нужна свобода слова – и такое возможно.

Правда, у нас ощущается стремление некоторых лиц ограничить свободу слова. На мой взгляд, и я подчеркиваю это – на мой взгляд, некоторые свежие законы тому подтверждение. В частности, закон о проявлении явного неуважения к представителям власти, закон о суверенном интернете. Правда, нас убеждают, что эти законы приняты вовсе не для того, чтобы как-то ограничить свободу слова.

Как говорится, время покажет, но слишком много я слышал подобных заверений и объяснений за свою жизнь, совсем уж не короткую, надо сказать, чтобы вот так запросто этому поверить.

Так что я позволю себе и дальше сомневаться в истинных целях этих законов и надеяться на то, что свобода слова, которая появилась у нас, повторю, благодаря горбачевской гласности, будет пробиваться и дальше, несмотря ни на что.

* * *

Мне много раз говорили, что американцы и русские очень похожи друг на друга. Но ведь на самом деле это не совсем так. Потому что и история совершенно разная, и положение совершенно разное. И если разобраться, не очень-то они похожи.

Но есть некоторые вещи действительно очень похожие. Например, русские говорят, что американцы – «бяки», а американцы говорят, что русские – «бяки», такая есть общая тенденция.

В чем еще действительно похожи: очень не любят либералов. И русские не любят либералов, и американцы. Вернее, рядовые-то люди безразлично к этому относятся, честно говоря, они и не знают, кто такой либерал или консерватор. Слышали эти слова, но если спросить: «А что это?», они не знают – ни в Америке, ни в России. А политики, и даже некоторые журналисты к либералам относятся очень плохо, произносят слово «либерал» и кривят лицо. Вот в этом мы очень похожи.

Но есть разница. Недавно я смотрел программу – не помню, на каком канале. Там было человек пять, из них четыре консерватора и один несчастный либерал – для «избиения», понятно. Речь шла о том, должна ли Россия по-прежнему быть членом Европейского суда по правам человека или мы самостоятельная, независимая страна, и поэтому зачем нам какой-то там суд.

И все консерваторы жестко об этом говорили, а несчастный либерал возражал: нет, все-таки в этом есть определенный смысл, потому что у нас суд не очень уж такой безупречный. На что консерваторы говорили: «А у них, что ли, в Америке суд безупречный?» Нет, конечно, не безупречный тоже.

Но вот я подумал, что есть большая и важная разница: я думаю, процентов девяносто американцев абсолютно убеждены в том, что у них самый справедливый суд в мире. Ошибаются? Вполне возможно. Но факт тот, что действительно девяносто, ну восемьдесят процентов, никак не меньше! Спросишь американца, и он скажет: «Наш суд – самый справедливый в мире».

А если спросить русского: какой у тебя в стране суд? Самый справедливый в мире? Давайте откровенно. Большинство, так показывают опросы общественного мнения, скажут по-разному, но идея будет такая, что не самый.

И вот в этом серьезная разница. И вообще есть разница, когда сильно доверяют какому-то своему делу или не доверяют. Это имеет большое значение.

Вот такая ко мне недавно явилась мысль.

* * *

Я хотел бы сказать несколько слов по теме, о которой говорил в этой программе с Михаилом Погребинским.

Все-таки нужно признать, что на Украине, судя по тому, как прошли эти выборы президента, есть демократия. Не идеальная, идеальной вообще не бывает, там много проблем и все такое прочее, но невозможно спорить с тем, что эти выборы были демократичными и что эта, я бы сказал, разгромная победа никому не известного в политике человека с 70 с чем-то процентами против 20 с чем-то процентов – это и есть проявление этой самой демократии.

Почему я считаю нужным об этом говорить? Потому что в наших страстях – «про», «контра», нравится, не нравится – мы зачастую не хотим признавать какие-то вещи, которые не встраиваются в нашу общую точку зрения: «Ну, у них не может быть демократии, вот и все». Такая точка зрения – это слепота, которая не позволяет видеть то, что будет, которая не позволяет готовиться к тому, что будет, потому что расчет – ошибочный.

И