Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

Рана оказалась не только не легкой, но даже исключительно тяжелой: пуля, на близком расстоянии, пробила ногу навылет, немного ниже колена и, хотя не раздробила кости, отбив только небольшой ее осколок, но зато перебила главную вену. Старший врач лазарета, известный хирург Р. Р. Вреден,[301] родной брат нашего начальника автомобильной команды, решил сделать все возможное, чтобы спасти ногу и жизнь юноши. Пришлось сделать тяжелую операцию, которая, кажется, на медицинском языке называется операцией аневризма. После нее сын был несколько дней между жизнью и смертью; температура была страшно высока, временами же сразу спадала и затем вновь быстро поднималась; нога почернела, и налицо были все признаки заражения крови.

Однако, после тяжелой и упорной борьбы, Вредену удалось побороть недуг, не ампутируя ноги. Все это происходило уже после моего отъезда из Петербурга, и все сведения я ежедневно имел от жены, которая в самые тяжелые дни не отходила от сына ни днем, ни ночью.

Я был в отсутствии всего несколько дней. По моем возвращении я тотчас же был приглашен к Высочайшему обеду. Здороваясь со мною, Его Величество спросил меня: «У Вас ранен сын?» – «Так точно, Ваше Величество, в ногу навылет». Государь спросил, раздроблена ли кость, куда сын помещен, а уже за столом стал вновь расспрашивать меня о сыне, какого он полка, давно ли произведен в офицеры, откуда.

Узнав, что сын мой был фельдфебелем Пажеского корпуса, Государь удивился, что не помнит его, и стал вспоминать последних фельдфебелей, которых всех хорошо знал. Я тогда пояснил Его Величеству, что сын мой был первого ускоренного выпуска, производства октября 1914 г., поэтому фельдфебелем он фактически был всего два месяца и в такое время, когда не было приемов, так что, вероятно, Государь видел его всего один раз, при производстве в офицеры.

После обеда, прощаясь со мною, Государь пожелал моему сыну скорейшего выздоровления и сказал, что будет меня спрашивать о состоянии его здоровья. Все это было так сердечно, в словах Государя было столько доброты и участия, что я был тронут до глубины души. Самый близкий человек не проявил бы больше участия, чем проявил в отношении меня Государь Император. Мало того, почти каждый раз, что он меня видел после этого, Государь спрашивал о сыне, и когда ему было очень плохо, то, видя, как я беспокоюсь, Его Величество меня успокаивал и обнадеживал, причем в глазах его всегда светилась бесконечная доброта и ничего напускного, никакой рисовки. Как сейчас вижу эти глаза Государя, добрые, ласковые…

Сентябрь 1915 г. был очень тревожный на фронте. Немцы произвели известный Молодечненский прорыв, куда ими была брошена конница. Ликвидировать этот прорыв было не так легко. На всякий случай генералом Алексеевым были приняты меры к тому, чтобы перевести Ставку еще более вглубь страны. После осмотра Калуги, Вязьмы и еще какого-то города выбор остановился на Калуге.

Однако ни малейшего изменения в обиходе жизни самого Верховного главнокомандующего не произошло: как всегда, в определенный час Государь отправлялся на доклад начальника штаба, как всегда ездил на свои обычные прогулки. То же спокойствие, то же ко всем внимание, простота в обращении, никакой нервности, никакого волнения. Это, конечно, не могло не влиять и на работу штаба.

Прорыв удалось ликвидировать, и необходимость переезда Ставки в Калугу миновала. Очень скоро после принятия Его Величеством Верховного командования армиями в штабе были произведены некоторые перемены. В Барановичах никакой пехотной части при Ставке не было; для службы охраны прикомандировывался лишь один кавалерийский полк; ближнюю охрану нес Гвардейский жандармский эскадрон. Теперь признано было необходимым иметь небольшую пехотную часть. Для этого учреждена была новая часть под названием «Георгиевский батальон». Для его сформирования вызваны были от всех частей армии по определенному числу наиболее достойных, бывших раненых, Георгиевских кавалеров солдат. Таким же порядком, по выбору главнокомандующих и командующих армиями, назначено было в этот батальон необходимое количество штаб– и обер-офицеров. Командиром батальона был назначен тяжело раненный полковник [И. Ф.] Пожарский,[302] тоже Георгиевский кавалер. От этого батальона ежедневно выставлялся офицерский караул, выставлявший необходимое число постов кругом дома, где жил Государь, и вокруг сада, окружающего дом. В общем порядке этот батальон был подчинен мне.

Затем, в составе штаба были учреждены новые должности: генерал-инспектора артиллерии при Верховном главнокомандующем, на которую был назначен Великий князь Сергей Михайлович,[303] и начальника Морского штаба при Верховном главнокомандующем, с назначением на эту должность адмирала А. И. Русина.[304] Великий князь Сергей Михайлович, который в начале войны был очень тяжело болен, да и теперь еще не совсем оправился, приехал сейчас же в Ставку с двумя адъютантами и поселился в небольшом деревянном особняке, окруженном садиком, на уединенной улице города, в некотором отдалении от Ставки. Был выработан штат управления, вызваны офицеры, и все артиллерийские вопросы были мною туда переданы. Хотя в то время в артиллерийских и ружейных патронах еще был значительный недостаток, но самое острое время кризиса миновало и, благодаря мерам, принятым военным министром Поливановым, этот вопрос понемногу налаживался.

Было поэтому немного обидно передавать теперь этот вопрос, который успел причинить столько волнений, беспокойств и огорчений. С самого начала проявились некоторые трения и взаимные неудовольствия между причастными к этому делу моими офицерами и чинами нового артиллерийского управления. Великий князь очень недолюбливал офицеров Генерального штаба, и мне пришлось несколько раз видеть Его Высочество, чтобы улаживать недоразумения. Великого князя я знал уже в течение нескольких лет по Высшей аттестационной комиссии, которой он был членом, а я докладчиком.

Когда, за несколько лет до войны, признано было необходимым, по решению комиссии генерала [А. Ф.] Забелина, сосредоточить в Главном штабе назначения на должности по всем родам войск, Великий князь, бывший тогда генерал-инспектором артиллерии, просил начальника Генерального штаба, чтобы предварительно каких бы то ни было назначений, вместо письменных сношений с его управлением, кто-либо из чинов Главного штаба, ведавших этими назначениями, осведомлял лично Его Высочество с предположениями, дабы Великий князь, великолепно знавший личный состав артиллерии, мог высказать свое мнение.

Должен сказать, что мне совсем не улыбалось тогда это сосредоточение в моих руках, кроме пехотных и кавалерийских, еще и назначений по артиллерии и всем инженерным и техническим войскам. Но, видимо, генерал Забелин имел определенные указания свыше, и это состоялось. Я доложил начальнику штаба, что с удовольствием буду лично бывать с докладом по артиллерийским назначениям у Великого князя, и таким образом началось мое более близкое знакомство с Его Высочеством. Доклады эти происходили в кабинете Великого князя, во дворце на Миллионной улице; присутствовал на