Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

Другой раз Государь во время прогулки встретил мою дочь, которая каталась верхом с офицером, заведывавшим нашим конным составом. Увидя меня после этого, Его Величество сказал мне, что видел мою дочь и спросил, разве я не боюсь отпускать ее кататься верхом. Я доложил, что вполне уверен в благоразумии и умении ездить офицера, ее сопровождающего, который не допустит с ее стороны какой-либо опасной неосторожности (дочери моей шел всего 15-й год).

Еще раз как-то я с семьей поехал в автомобиле, часов в пять, прокатиться в лес, поискать грибов; на пути мы встретили Его Величество, возвращавшегося с прогулки со своими спутниками. На другой же день Государь сказал мне, что видел меня с семьей, спросил про здоровье сына и велел ему его представить, когда он поправится.

К крайнему огорчению сына, нога его не поправлялась, образовывался нарыв, приходилось его резать, снова укладывать сына в постель и мучить его перевязками. Летом приезжавший из Петербурга доктор Вреден сделал ему серьезную операцию по очищению раны с выскабливанием кости, дабы прекратить в будущем нагноения. Сын лежал долго в лазарете Красного Креста в Могилеве, но это не помогло и через некоторое время после заживления раны опять произошло внутреннее нагноение и пришлось вновь резать. В общем, со времени своего ранения, сын перенес 10 операций, из коих несколько очень серьезных.

В результате, к осени, решили не давать закрываться ране, а держать ее открытой, делая постоянно перевязки; через день или через два наши два доктора приезжали к нам (к зиме я нанял квартиру на Днепровском проспекте) и делали перевязку, после чего жена угощала их чаем и чем только могла повкуснее. Так продолжалось всю зиму, но временами сын чувствовал себя лучше. Такой период временного улучшения имел место в декабре, и мы решили, что он может принять участие в ужине, устраиваемом бывшими пажами в день пажеского праздника. В этот день сын был приглашен к обеду во дворец и, в полном смысле слова, обласкан Его Величеством.

Приглашены к Царскому столу в этот день были только бывшие пажи, так что я, к сожалению, лично не мог видеть приема моего сына Государем, но, судя по тому впечатлению, которое произвело на моего сына обращение Его Величества, оно было действительно чарующим. Нет ничего удивительного в том, что такая молодежь обожала своего Монарха и потом безбоязненно умирала под расстрелом большевиков с именем Государя на устах. О таких случаях я слышал – они имели место в Пятигорске, где происходили массовые расстрелы офицеров осенью 1918 г. Надо сказать, что вообще все, кто лично близко видел Его Величество, даже те, которые хотели бы сказать что-нибудь скверное о Государе, не могут отрицать, что он был исключительно обворожителен в обращении и буквально пленял все сердца.

Простота обращения, доброта, сквозившая в красивых, ласковых глазах Государя, внимание, даже в мелочах, все это создавало чарующее впечатление. Я нарочно привел несколько случаев, имевших место со мною, чтобы показать, сколько внимания Государь проявлял к окружавшим его лицам. При этом надо сказать, что Государь Император совсем не знал меня до своего первого приезда в Ставку, ибо видел меня раньше только мимолетно при двух моих представлениях Его Величеству в Царском Селе.

Следовательно, такое отношение Его Величества было обычным со всеми – и, действительно, так это и было; доброта, ласка, внимание – это было в его манере, было врожденное. Один только раз мне лично пришлось наблюдать иное отношение Государя Императора к одному человеку, а именно, к бывшему тогда военным министром, генералу Поливанову, незадолго до его увольнения от должности. Это было в Ставке же. Военный министр приехал с докладом к Его Величеству, и приезд этот совпал с пребыванием в Ставке государыни Императрицы. Я и Ронжин были приглашены к обеду; Поливанов тоже. За обедом он сидел на левой стороне стола, а я был почти напротив него.

Ни одного раза ни Государь, ни Императрица не обратили на него ни малейшего внимания. После обеда, как всегда, все стояли кругом залы; приглашенных было много; мы с Ронжиным стояли, как всегда, налево от двери из столовой, Поливанов стоял около рояля. Императрица села в кресло у двери в кабинет и сначала разговаривала с великими князьями, потом через Великого князя Георгия Михайловича[308] подозвала кого-то приезжего с фронта, не помню точно, кто это был, чуть ли не [М. Е.] Маслов,[309] бывший лейб-улан. Окончив с ним разговор, Императрица вновь обратилась к Георгию Михайловичу, и вдруг он подошел ко мне со словами, что меня просит Ее Величество.

Это было еще первый раз, что Императрица пожелала со мной говорить. Я страшно смутился и сначала даже плохо понимал, что мне говорила Государыня, но, к счастью, быстро овладел собой; Императрица очень милостиво говорила со мной по-русски. После меня таким же порядком подозван был к Государыне и Ронжин, с которым она тоже очень милостиво говорила.

Тем временем Государь Император, как всегда, обходил всех. Я не уверен, что Государь прошел мимо Поливанова, но, во всяком случае, если и говорил с ним, то лишь два слова. Наоборот, и со мной, и с Ронжиным Его Величество говорил очень много. Все это произвело на меня вполне определенное впечатление: генералу Поливанову была ясно выражена немилость Их Величеств. И действительно, вскоре после этого он был заменен на посту военного министра генералом [Д. С.] Шуваевым,[310] занимавшим при Ставке должность походного интенданта.

Мне никогда не приходилось присутствовать на докладах Его Величеству генерала Алексеева; на них присутствовал только генерал-квартирмейстер; поэтому я ничего не могу сказать о служебных отношениях, которые установились между Государем и Алексеевым. Что же касается отношения Государя к Алексееву во внеслужебной обстановке, то оно было исключительно хорошее. Его Величество называл его по имени и отчеству и всегда был к нему внимателен.

Мне казалось, что и генерал Алексеев платил Его Величеству тем же, но он со мною никогда не был откровенен и ни до, ни после революции не разговаривал со мною о Государе, так что истинного отношения его к Его Величеству я не знаю, а чего не знаю, о том предпочитаю и не говорить, дабы не впасть в ошибку своими догадками. Один только раз, придя к генералу Алексееву с докладом, я застал его в страшно возбужденном состоянии, бегающим взад и вперед по его маленькому служебному кабинету. И тут он мне взволнованно сказал несколько слов о том, какое ужасное влияние имеет на Государя Императрица,