Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

закуске, Государь всегда очень мило просил закусывать, как настоящий любезный хозяин. Потом все попривыкли, и я с удовольствием выпивал две рюмки водки, закусывая чем-нибудь вкусным.

Когда все успевали закусить, Государь направлялся к столу, на свое место, посредине его, лицом к окнам. Напротив Его Величества садился всегда министр двора; по правую руку от Государя – генерал Алексеев, если он был, если же его не было, то кто-нибудь из приезжих высокопоставленных лиц, или, большей частью, один из иностранных представителей, строго по очереди между собой.

Генерал Алексеев с самого начала обратился к Государю с просьбой приглашать его к Высочайшему столу только по праздникам, указывая на то, что это отнимает у него слишком много дорогого времени. Поэтому он, как и все старшие чины Ставки, бывал на завтраках по воскресеньям и по праздникам и не более одного раза в неделю в будние дни, тогда как все генералы бывали обычно приглашаемы два раза в неделю. Борисов долгое время совсем уклонялся от приглашений, что возможно было устроить, конечно, только через Алексеева, но потом, когда в Ставку приехал Наследник, его удалось как-то вытащить из его «щели»; он стал бывать одновременно с Пустовойтенко и даже очень подружился с Наследником. Я, по-прежнему, был в паре с Ронжиным.

Все иностранные представители были ежедневными гостями Государя, как за завтраком, так и за обедом, им подавался большой шестиместный автомобиль, который Вредену удалось достать из Петербурга, как мне говорили, он был заказан еще Сухомлиновым для своих поездок. В этот автомобиль помещались как раз все шесть представителей. За Царский стол они садились всегда на стороне министра двора; генерал Вильямс и маркиз Лагиш по сторонам графа Фредерикса, а остальные через одного, – между ними садились приглашенные чины штаба. На обычных завтраках и обедах я был или рядом с генералом Вильямсом, или рядом с генералом Лагиш; с обоими я объяснялся по-французски, и у нас установились с ними очень хорошие отношения.

В будние дни за столом сидели просторно, обыкновенно было не более 20 человек; по воскресеньям к завтраку приглашалось больше, и тогда в столовой усаживалось до 30 человек, а иногда, в праздники, накрывали еще стол в комнате за столовой.

Завтрак состоял всегда из трех блюд, обед – из четырех. Вино наливали трех сортов: мадеру, белое и красное. Государь не пил ни белого, ни красного, а всегда лишь свое любимое вино – хороший портвейн, бутылка которого ставилась перед Его Величеством и которого он выпивал никогда не более двух рюмок. За столом бывало всегда очень оживленно, Государь Император разговаривал и с соседями, и с сидевшими против него. Завтрак продолжался обычно около часа, Затем Государь вставал и переходил в зал; все следовали туда же и становились вдоль по стенкам, где придется; мы с Ронжиным обычно становились налево от двери из столовой. Государь, не торопясь, обходил всех и, прощаясь, всегда обращался при этом с несколькими словами, с некоторыми же из присутствовавших разговаривал довольно долго. Затем Его Величество направлялся к двери в кабинет, кланялся всем и уходил.

В три часа подавался автомобиль, и Государь, в сопровождении четырех – пяти лиц свиты, отправлялся на прогулку. Выехав за город в том или ином направлении, все вылезали из автомобилей и шли пешком; Государь был великолепный ходок и шел всегда таким свободным и широким шагом, что не всякому были под силу эти прогулки. Граббе, хотя и молодой еще, но довольно рыхлый, мне неоднократно говорил, что ему приходилось очень тяжело в течение этих прогулок в несколько верст, которые приходилось проходить пешком. Поэтому Государя сопровождали лишь более крепкие из лиц свиты, – всегда Воейков, князь Долгорукий, Саблин, Нарышкин. Государь, кажется, очень любил прогулки вдоль берега Днепра. Около 5 часов Его Величество приезжал обратно. В 7 часов был обед.

Каждую субботу ко всенощной и по воскресеньям к обедне Государь отправлялся в церковь. Входил он в левую боковую дверь и проходил прямо на левый клирос, где и молился до самого конца службы. Клирос был отделен от церкви широкой колонной, так что другим молящимся Государь не был виден.

Я здесь указываю только известный всем нам распорядок дня Его Величества, то, что мы все видели своими глазами, и не касаюсь того, чего мы не видели: когда Государь вставал, когда ложился спать, когда и много ли занимался. Знаю только, что четыре раза мне пришлось быть в кабинете Его Величества по вызову Государя, и каждый раз я заставал его за работой над очень солидным количеством докладов в папках всяких министерств. Ежедневно с фельдъегерем доставлялась Государю из Петербурга новая почта и отправлялась обратно предыдущая.

Служба в штабе тоже быстро наладилась. Начиналась она в 9 часов утра. В 12 часов первая очередь отправлялась завтракать. М. В. Алексеев, так же как и я, шел завтракать к половине второго, не опаздывая, ибо до его прихода не садились. Генералитет садился за длинный стол, посредине которого было место генерала Алексеева; я с С. A. Ронжиным и Б. М. Петрово-Соловово сидели за одним концом, Пустовойтенко – за другим. Насколько помню, Борисов часто не приходил в столовую, и ему относили кушанья на квартиру. Столовой заведовал доктор Козловский, который сумел быстро сделать запасы продуктов по дешевым ценам и настолько удешевил довольствие, что с вступлением в должность М. В. Алексеева оказалось возможным отказаться от казенной субсидии и возложить плату за стол всецело на самих офицеров. День обходился всего в 1 рубль 25 копеек, и стол был превосходный.

В 3 часа занятия возобновлялись. В 6 часов был обед первой очереди и в 7 1/2 второй очереди. Зачастую мне приходилось заходить в управление и вечером.

Глава 4

Ранение моего сына. Перемены в штабе. Роли Пустовойтенко и Борисова.

В очень скором времени после прибытия Государя в Ставку мне пришлось экстренно выехать в Петербург. Мой старший сын, молодой офицер Лейб-гвардии Егерского полка, был на фронте. В августе вся Гвардия была перекинута с Юго-Западного фронта на Северо-Западный и вела упорные бои с немцами на Виленском направлении. Я ежедневно со страхом ожидал известий и в последних числах августа получил телеграмму, что сын легко ранен в ногу и с санитарным поездом направлен в Москву.

Я тотчас же испросил разрешение М. В. Алексеева на небольшой отпуск, чтобы перехватить сына в пути и отвезти его в Петербург. Мне дали вагон, и я отправился на север. В Витебске удалось перехватить санитарный поезд, в котором везли сына; мне разрешили взять его в мой вагон, и я доставил его в Петербург, где его