Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Анатолий Гейнцельман

БОГ

С младенчества я находил лишь в СловеТебя, – повсюду сокровенный – Бог!Лишь в красоте – Твоя первооснова,Других нигде не видел я дорог.

Я видел след, по временам суровый,Твоих волны касающихся ног,Но разобрать мелодии терновойВ явленьях естества никак не мог.

– Мой милый сын, в Моем ты грелся солнце,Моей ты звездной мантией покрыт,Меня ты видел в претворенной бронзе,

На дне морском Мой синий глаз сокрыт,Из тучи Я сиял в твое оконце,В душе твоей – следов Моих магнит!

ПОЭЗИЯ

Поэзии – тепличного растенья –В застенках жизни не найти нигде:Неведомо, зачем стихотвореньяРождаются, как волны на воде.

Поднимутся на краткое мгновенье,Как борзый конь на золотой узде,Низринутся на скалы­привиденья,И вновь исчезнут в голубой слюде.

Кому они нужны? Да никому,Поэта сердцу разве одному,Да ветру, что катит сухой бурьян

И воет меж кладбищенских крестов:Он наши песни унести готов,Как облака, в забвенья океан.

НИЧТО

Вначале было мрачное Ничто,Потом глаза открылися для света,Но всё проваливалось в решето,Лишь в пятна разноцветные одето.

В конце такое ж смутное Ничто –С померкнувшим виденьем Параклета,И брошенное на столе лото, –Загадка песенки уже допетой.

Начало и конец, как рукавицы,Спадают с рук – и нету ничего:Уносятся куда­то перья птицы,

Синеет где­то в небе Божество,Но нет уже ненужной мира спицы,И всё, как камень гробовой, мертво.

ВИТРИНА

Я, как дикарь, любуюсь на витрины,Где зимние расставлены цветы.Там астры, хризантемы, георгины,Там орхидей прожорливые рты.

Гвоздик пылающих полны кувшины,Вот чайных роз душистые черты:Всё уцелевшее от злой судьбины,Всё – закрепленные стихом мечты.

Вокруг туман, сырой асфальт и слякоть,И под зонтами восковые лица,Как алебастр или ржаная мякоть.

А здесь в окне роскошная теплицаС красавицами, что не могут плакать,И я меж них, как Феникс, рая птица.

ВО СНЕ

Я много лет маячу на холме,Меж озверевших и безбожных толп,Как молчаливый телеграфный столбС гудящей проволкою в вышине.

Но лишь засну, я отдаюсь волне,Где без законов точных и без колб,Свой поэтический свершаю долг,Как птица Феникс на живом огне.

Корабль воздушный прилетает мой,И море я безбрежное пашуВселенной всей – лучисто­золотой, –

И воздухом бессмертия дышу,Как цветик синий дышит над рекой,И, как камыш, сгибаюсь и шуршу.

ЕЛЕЙ

Тебя люблю я больше всех на свете,Ниспосланный мне Серафим­Хранитель,И нет иных мелодий у поэтаЧем те, что ты внесла в его обитель.

Мне дороги – нет слова! – тучи эти,Волна морская и Христос Спаситель,И степь понтийская с неволи цепью,И каждый в ней подножный скромный житель.

Но без тебя всё было бы мертво,Как позабытый всеми мавзолей,И не воскресло б в сердце Божество,

И не любил бы я родных полей,И всё мое потухло б естество,Как свет лампад, где выгорел елей.

ГОЛОСА

Уже с младенчества я верил в Духа,Наставника воскреснувшей души,И бабушка, библейская старуха,Вела меня молиться в камыши,

Где доходило явственно до слуха –О чем твердили в высоте стрижи,Кружившая над головою мухаИ меж осок скользящие ужи.

И всякий звук казался мне молитвой,И сам себе я – распятым на крест.Я не участвовал в кровавой битве

Созданий всех, грызущихся окрест,Когда бродил среди глубоких рытвин,Ища никем не оскверненных мест.

ПЛАЩАНИЦА

Громадная готическая арка,И в ней каскады восковых свечей,Пылающих торжественно и ярко,Как золотой меж скалами ручей.

На темных стенах – Гадди патриархи,На алтаре распятый Назарей,Цветочные вокруг Него подарки,И на коленях дряхлый иерей.

Как на море сверкающие блики,Сиянье будто лунное вокруг.И тысячи изжаждавшихся ликов

Простерты к символу вселенских мук,И очи всех горят, как сердолики,И к небу поднято сплетенье рук.

АД

В аду всегда такой осенний день,Бессолнечный, туманный, неизменный...Нагое поле и сырые стены,Да черная полуночная тень.

Татарники засохшие, и пеньОбугленный над пропастью геенны,Терновники с ехидны липкой пеной,Где гарпии вьют гнезда, как плетень.

И желтые меж беленой ростки,Проросшие из проклятых семян,Что алчут, смертной полные тоски,

Залитых солнцем радужных полян.Но змеи отгрызают корешки,И душит всё игольчатый бурьян.

МЯТЕЖ

Будь как звезды, будь как тучи,Никогда не стой на месте,Будь в Париже, будь в Сегесте,Низвергайся с мрачной кручи!

Водопадом стань могучим,И порывом в жизни тесной,Птицей райскою прелестной,Вязью сказочных созвучий.

Возмущайся против Бога,Спящего глубоким сном,Всей душой забей тревогу,

Чтоб проснулся Он, как гром,Еговой проснулся строгим,Иль твоим шальным пером.

СТАРЫЙ ХРАМ

Я сам в себя ушел, как в храм старинный,Заполненный гробницами царей.На алтарях задымлены картины,В светильниках – прогоркнувший елей.

Но я люблю прошедшего руины,Когда меж них ликует соловей,Когда вокруг колышутся раиныИ сам я – старый вещий чародей.

Я не горжусь уже собой, как прежде,Когда искал в священном храме Бога,Но я еще и в выцветшей одежде

Не потерял космического слога,Не потерял в развалинах надежды,Что дозмеится к Вечности дорога.

КРЕЗ

Пустынный на чужбине горный склон.Меж круглых камешков журчит ручей,Кораллом олеандров окаймлен.И трелит в них блаженно соловей.

А на вершине жаркий ряд колонн, –Дорийский храм, теперь уже ничей, –Меж ними козы, слышен дальний звон –Да я, слагатель суетных речей.

Где это? На картине Клод Лоррена,Иль на эстампах желтых Пиранези?Нет, – у меня в душе, когда на стены

Своей тюрьмы гляжу я безнадежно,Не ожидая в жизни перемены, –И на соломе я богаче Креза.

КУК

Я в детстве географию любилГораздо более других наук,И днем, и ночью на постели, плылЗа тридевять земель, как храбрый Кук.

Затем в набат я социальный бил,Заманивая в сети как паук,И яростно в душе своей сверлил,Чтоб Бога откопать из смертных мук.

Теперь, уже впадая снова в детство,Стал на воздушной яхте, как Колумб,Крылить в страну межмирья и безлетства,

С звезды к звезде среди алмазных клумб,Где в бесконечности, моем наследстве,Себе любой я волен выбрать румб.

ПСАЛМ