Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

В лагерь прибыл специальный отряд во главе с врачом майором Булановым. Отряд доставил медикаменты, продовольствие. Лагерь переоборудовали в женскую больницу. В бараках же Югендлагеря устроили мужскую больницу для бывших узников. В первый же день майор Буланов приказал капитану Хренникову восстановить электростанцию и водокачку. А пока воду в цистернах доставляли немцы из Фюрстенберга. Группу немок мобилизовали на чистку овощей и картофеля. Майор Буланов позаботился, чтобы больные получали рацион, необходимый для выздоровления.

– Ах, что вы тут испытали! А мы ничего не знали! – лицемерно сказала одна из немок.

Сдерживая возмущение, я ответила:

– Вы не видели, как на протяжении нескольких лет, день за днем, в дождь и холод через Фюрстенберг гнали сотни оборванных, окоченевших, еле живых от голода женщин? Обыватели вашего города плевали им в лица – и вы это не видели? Вы не замечали, как днем и ночью валил дым из печей крематория? Вы не чувствовали запаха горелых костей и волос, который расползался по всему лагерю?

– Но мы ничем не могли вам помочь, – ответила немка.

– Так хоть не говорите, что ничего не знали. Именно вы, фюрстенбержцы, ловили узниц, которым удавалось бежать из лагеря, и выдавали их эсэсовцам. Не говорите, что вы ничего не знали.

Немка молчала. Ей нечего было сказать в оправдание.

Мы рассказали майору Буланову о больном голландце и проводили его до коровника. Бывший узник оказался до предела истощен и обессилен. Голландец отказался от госпитализации. Каждый день мы носили ему лекарства и пищу, сменили белье. Наконец он согласился перейти в барак. Несколько больных мужчин мы нашли и в конюшне. Они вначале тоже не хотели переходить в барак. Буланов и чешские врачи проявляли огромное терпение. Ни на одного больного не оказывали давления. Буланов говорил, что малейшее насилие принесло бы больше вреда, чем временное пребывание в конюшне.

На восстановление разрушенной электростанции были мобилизованы немцы из Фюрстенберга. Работали они старательно, но я им не доверяла. Своими опасениями я поделилась с капитаном Хренниковым, посоветовав ему соблюдать осторожность, ведь он один оставался с немцами в электростанции. Капитан рассмеялся. Что они могут ему сделать? Теперь они не осмелятся. Тогда я стала сопровождать его. Он не знал немецкого языка, и я была у него переводчицей. Вскоре в лагере загорелся электрический свет!

В бараки из бывшей комендатуры и с некоторых вилл принесли уцелевшие радиоприемники. Мы с нетерпением ждали новостей из Чехословакии. Там все еще шли бои. От советских воинов мы узнали, что 2 мая Советская Армия заняла Берлин. Теперь с минуты на минуту должна последовать капитуляция. А между тем 5 мая мы услыхали отчаянные призывы Праги о помощи. Взволнованные, мы метались по лагерю, передавая эту новость из уст в уста. Кое-кто из коммунисток остались дежурить у радиоприемников, чтобы не пропустить важных сообщений. Все очень волновались. У многих в Праге были родители, родственники. Советские товарищи успокаивали нас, говоря, что Советская Армия непременно окажет помощь Праге. Что еще могут фашисты сделать? Ведь они практически разгромлены. Но это не успокоило нас, в ушах звучали тревожные призывы пражского радио. Многое, очень многое могли натворить в звериной злобе остатки гитлеровской армии!

Наконец настал исторический день: подписана полная капитуляция гитлеровской Германии, конец войне. Это было 9 мая. В тот день Советская Армия подоспела на помощь Праге и окончательно добила фашистского зверя.

Теперь свободна и наша Прага! Мы поспешили сообщить эту радостную новость больным женщинам. Для них это было лучшим лекарством.

Я уже упоминала, что советский медицинский отряд превратил концентрационный лагерь в больницу. Больных женщин оказалось около трех тысяч. Каждая из них имела теперь отдельную кровать, чистое белье, получала медицинскую помощь.

Для их скорейшего выздоровления было крайне важно наладить нормальное питание, хороший уход. Нельзя же было инфекционных больных трогать с места, хотя они и рвались на родину. Бывшие узницы – чешки, русские, польки, которые были здоровы, согласились остаться в Равенсбрюке пока большинство не поправится.

Необходимо было срочно очистить бараки, покойницкую, сарай, крематорий от трупов и предать прах мучеников земле. Копать братские могилы и хоронить замученных фашистами людей заставили немцев.

На другой день после освобождения группа женщин решила осмотреть окрестности Равенсбрюка. Среди них были врач Здена Недведова, Мирка Штропова. Дело было под вечер. Озеро холодно блестело, как гигантское зеркало, дорога вдоль него была пустынной. На фоне тускнеющего неба выделялись зловещие трубы крематория. Мы вышли на площадку, примыкающую к крематорию. Напротив, словно широко разверзнутая пасть гигантского хищника, зиял вход в огромный сарай. Внутри оказалось множество трупов женщин, которые были сложены в штабеля почти до крыши. Женщины лежали с открытыми остекленевшими глазами. Иные с широко раскинутыми руками и открытым ртом. Вероятно, в последние минуты они взывали о помощи, а может быть, выкрикивали имя ребенка, мужа или матери.

Теперь, после освобождения, когда мы начинали возвращаться к нормальной жизни, каждая из нас пришла в неописуемый ужас, мысленно представив весь кошмар, который мы пережили и не потеряли человеческого облика, не утратили человеческого достоинства.

Подойдя к крематорию, мы увидели газовую камеру, вернее, ее остатки. Так вот откуда исходила одурманивающая вонь, которую мы вдыхали, когда нас, работавших у «Сименса», гнали мимо этих мест! Тогда мы не знали, где находится газовая камера, для которой ежедневно тюремщики отбирали жертвы. Оказывается, мы ходили всего лишь в нескольких метрах от нее. Это была небольшая сколоченная из досок хата с двумя камерами. В меньшей, продолговатой, еще сохранились баллоны с быстродействующим газом. На баллонах – предостерегающие наклейки: «Внимание! Опасно для жизни!». Этот яд через небольшое отверстие нацисты нагнетали в соседнюю квадратную комнату. В газовой камере фашисты и не пытались создавать иллюзий, будто заключенные находятся в бане с душами, как это сперва делалось в Освенциме. Переступив порог, узницы сразу догадывались, куда попали…

В камере на полу, почерневшем от тысяч босых ног, среди кровавых пятен лежала бледно-голубая жестянка – номер узницы. Из чьих рук выпала эта железка? Была ли это молодая русская женщина, а может быть, француженка, полька или сербка? Жестянка не могла рассказать, чья рука сжимала ее в предсмертных судорогах.

Перед моими глазами, как в кинематографе, пронеслась картина, которую мы однажды наблюдали, возвращаясь с работы. Нам пришлось задержаться перед воротами лагеря и пропустить выезжавшую грузовую машину. В кузове стояли, сидели, лежали женщины разных национальностей. Были они босы, одеты в тюремные лохмотья, а то просто в одних нижних рубашках. У некоторых застыли слезы на щеках, иные же стояли с потухшим