Виктор Цой. Последний год. 30 лет без Последнего героя - Виталий Николаевич Калгин

слезах, в цветах и непонимании того, что все кончено. Больше его нет. Нет всего того, что было и могло продолжаться…

Александр Титов:

Когда его не стало, я долгое время не мог прийти в себя. Я тогда был на юге, не мог никак выехать оттуда. Я сидел там и пытался прийти в себя. Со мною тоже случалась автомобильная авария. И теперь я понимаю, что самое страшное – это когда ты уцелел и начинаешь приходить в себя. Самое страшное, если ты при этом совершил какую-то ошибку, стоившую жизни другому. Хотя на дороге абсолютно правых и абсолютно виноватых нет.

Нина Барановская, методист ленинградского рок-клуба:

Я в его смерть сразу поверила. Даже как будто почувствовала ее. Пятнадцатого августа с утра в голове одна «Группа крови» вертелась. Просто кошмар. А еще я на даче цветочки разные сажаю, и мне на рынке вместо белых лилий в том году подсунули какую-то дрянь. Выросло бог знает что. Пятнадцатого утром вышла в садик, и мне просто по глазам ударило: на одном из этих кустов распустились два цветка – ядовито-желтые с черными пятнами, очень красивые. Почему-то сразу вспомнился фестиваль восемьдесят четвертого года. И Цой. Он тогда выступал в желтой куртке с такими крыльями – «Фильмы» как раз пел. То есть просто имя «Цой» в мозгу зажглось. А потом мне отец сказал, что он погиб. Отец у меня все время радио слушает. Можно к этому относиться как к мистике, но такого со мной никогда не было.

Кстати, о желтом цвете. В день похорон мы с мужем Валентином везде искали розы. Мне почему-то именно их хотелось принести. Потом Марьяна сказала, что розы были единственными цветами, которые любил Цой. А сама она, как выяснилось, все утро искала желтые цветы. Я тогда внутренне вздрогнула и спросила, почему именно желтые? Оказалось, что у Вити было совершенно фантастическое пристрастие к желтому цвету. Марьяна сказала, что на Востоке – это символ вечности, и Цой очень любил желтые свитера, шарфики, цветы, все что угодно. Много позже он мне приснился. Будто какая-то компания сидит, и Цой пришел. Я к нему стала приставать с вопросами: как там? А он сидел молча и только улыбался как-то очень светло. И был он такой, каким навсегда остался в моей памяти: в длинном черном пальто, в желтом свитере, который ему Марьяна связала, черных штанах и желтом шарфике.

Евгений Гришковец, актер:

Прекрасно помню, как и где меня настигло известие о гибели Цоя. Это случилось в Севастополе. Для меня то лето было очень сложным, я решал в очередной раз вопрос, как жить дальше. Буквально перед этим вернулся из Германии, куда попытался эмигрировать, но все иллюзии рухнули, и, весь истерзанный, я вернулся в весьма замученную страну. Я был так рад возвращению! И вопрос, что делать дальше, хоть и тревожил меня, но отчего-то было ясно, что ответ какой-то найдется непременно. И вдруг я узнал, что Цой погиб. И я растерялся. Этого настолько не должно было случиться!!! Но именно его гибель почему-то подтолкнула меня к совершенно бескомпромиссному решению даже не делать попыток заниматься чем-либо другим, кроме искусства. Хотя сейчас я понимаю, что это странно. Странно по той причине, что Виктор Цой при жизни не был для меня очень важным или что-то существенно определяющим музыкантом и поэтом. Его ранний период, который я слышал на плохих записях, мне был симпатичен, но казался уж больно простым. К тому же песни «Я бездельник», «Восьмиклассница», «Когда твоя девушка больна» и целый ряд других моей жизни не касались. Я жил в промышленном городе, в университетской семье, и весь этот питерский нежный нищий декаданс никак не совпадал с моим образом жизни и с тем, что меня окружало. Правда, мелодии нравились очень. Имени Виктор Цой я не знал, знал только группу «КИНО». Поэтому, когда в 88-м году я вернулся со службы и увидел в программе «Взгляд» Цоя, я ужасно удивился. Я привык к его голосу и к некоему образу, мною нафантазированному. А тут вдруг такое монголоидное лицо…

Из воспоминаний поклонника «КИНО»:

А мы в тот день должны были ехать на рыбалку, отец говорит: выходим, сейчас машина придет. Я говорю: «Нет, я хочу песню одну послушать». «Закрой за мной дверь, я ухожу». Три раза послушал. А только выехали за город, стал вертеть настройку приемника, и говорят – сегодня разбился Виктор Цой.

Ольга Швацкая:

Вечером 15-го мы сидели за столом – так проходили все вечера на даче, за столом, с телевизором и разговорами, взрослые выпивали. И я рассказывала очередной соседке по даче о том, как мы общались в Пленчике с гитаристом группы «КИНО»…

Начался 9-часовой выпуск программы «Время». Диктор объявил, что Виктора Цоя не стало. «Не справился с управлением автомобиля на обратном пути с рыбалки, и не вписался в поворот». Мы с Нинкой переглянулись, и в тишине она сказала «Саша?». Диктор подтвердил, что Виктор был в машине один. Потом мы вернулись в Ригу, через пару недель Нина уехала домой в Питер. В следующем году я снова была в Плиеньциемсе, в «Икаре», с теми же примерно «соучастниками». Только Юрия больше не было, как и Виктора. Не знаю, приезжал ли Юрий еще в Плиеньциемс, приезжала ли туда еще Наталья – она с нами никогда не общалась, и я бы ее и не узнала. Мы все как-то за год повзрослели, кончилось наше «лето» и детство. Ездили на место гибели Виктора, молча обошли местность, постояли на мостике над ручьем.

Это был 1991 год, принесший первый путч. Институт, где работали родители, распался. База отдыха «Икар» перешла (за долги, наверное) в собственность латвийского государства. Потом «Икар» вроде продали с аукциона. Мы иногда ездили на «километр», гуляли по единственной тропе от шоссе к «Икару», помню пару пикников, организованных родителями. Потом все разъехались, многие уехали из страны. До сих пор мы с любовью вспоминаем о Пленчике (спасибо Интернету за возможность связаться с людьми почти в любой точке шара), и о том лете, когда мы общались с Юрием Каспаряном…

Стремительный взлет Цоя к славе, и стремительная, мгновенная смерть. Не это ли – избранничество? Отслужил миссию, и его – фьюить, обратно на небеса. Нечего на земле грешной дури набираться, ты нам нужен здоровеньким/молодым, чтобы снова, в другом образе, сеять доброе и светлое. Ведь он не увлекался наркотой, занимался спортом. Помню его пробежки и «карате с тенью» под теми самыми соснами на морском берегу (кто знает – поймет, о чем речь). Цой вел здоровый образ жизни.

Мне кажется, всю