Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

сложилось в результате опыта, — конструируя новый снимок, он тоже «ставит факт», что-то проверяя в своих догадках, подтверждая или опровергая. Результат известен: выпирает искусственность.

И все-таки я скажу: и к сожалению. К сожалению, люди пишущие пользуются этим способом редко. Возможность «ставить факт» имеют многие публицисты (и делают в той или иной форме!), но далеко не все из тех, кто может и кому это пошло бы на пользу. В немалом коллективе областной газеты я знал всего двоих, иногда прибегавших к этому способу. Дело тут, мне думается, и в самом пишущем, и во внешних условиях. К последним я отношу возможность не урывками, не в командировках, а постоянно наблюдать жизнь, ибо только в таком наблюдении возникает необходимость в завершающем, проверочном факте. Собственные корреспонденты газет и писатели-публицисты, живущие в той среде, о которой пишут, такую возможность имеют. От них требуется одно — желание. Оно-то, к сожалению, бывает нечасто. Об умении не говорю, ибо без желания оно не придет. Способности, конечно, природный дар, но умение — качество приходящее, без желания не будет умения, а без умения зачахнет любая способность.

Отчего же бывает желание или не бывает его? Причина — в позиции. В гражданственности убеждений. В среде своих коллег я знал буквально единицы безразличных к тому, о чем они писали, и до них очень скоро доходило, что они не на свою стезю встали. Абсолютное же большинство пишет искренне, с высокой заинтересованностью в действенности своих публицистических выступлений. И все-таки о позиции этих товарищей я не скажу, что она в высшей степени активна. Коллеги на меня за такое утверждение обидятся: что же, мол, не знаешь, сколько настойчивости, принципиальности, сил и времени требуется иной раз для того, чтобы отстоять правду, защитить гонимого, поддержать справедливого? Знаю. Много. Не каждый, бывает, выдерживает, а выдержавшему, случается, и аукнется его победа какой-нибудь неприятностью. На то она и борьба. И все-таки… Есть в наших позициях небольшая отличка, некоторый оттенок, что ли. «Постановки факта» я добиваюсь не столько для себя, ради завершения своей аналитической статьи (в конце концов, найду же я когда-нибудь его в жизни, надо только подождать да поискать), сколько ради скорейшего утверждения в жизни всего лучшего, здорового, передового. «Ставя факт», публицист берет на себя роль прямого организатора, и если факт состоялся, значит, создан прецедент, дан толчок, положено чему-то начало — ускорено движение вперед. Такую позицию я считаю в полной мере активной. Она диктуется гражданственностью убеждений.

Убеждения — штука динамичная. Они в постоянном движении. Они складываются, углубляются, усложняются. Они не раз и навсегда данные, бывает, меняются на совершенно противоположные. Жизнь, подобно молоту, непрестанно бьет по ним, либо спрессовывая, закаляя, выковывая необычайную прочность, либо деформируя, а то и разбивая вдребезги.

Подвести итог жизни — это, по-моему, означает с пристрастием рассмотреть динамику своих убеждений. Человеческая жизнь — сумма поступков, а поступки диктуются убеждениями, которые, в свою очередь, изменяются в процессе поступка, крепнут или слабеют.

Где начало убеждений? В детстве, в отце с матерью, в семье. Каково детство — таков исток. Моих родителей отличала порядочность. Я не знаю, и никто мне не мог назвать хотя бы один случай их нечестности, хотя бы пустяковой, безобидной лжи, необязательности, недобросовестности, недоброжелательства. Это были скромные, работящие, независтливые крестьянин и крестьянка из рода псковских пахарей, уходящего в уже не видные мне глубины времени. Они несли свою порядочность из тех глубин, унаследовали ее, как русый цвет волос и синеву глаз, от далеких пращуров и потому были естественны и чисты без малейшей примеси искусственности, как ключевая вода деревенского колодца. Их отношения между собой, с соседями, с родней были всегда ровные и доброжелательные. В нашем доме никогда не говорили повышенным тоном, мы не знали ни криков, ни брани, ни ссор. Я до сих пор не могу понять человека, который кричит на другого. Можно говорить строго, требовательно, сурово, но — кричать? Однажды, уже будучи журналистом, я спросил у одного высокой должности начальника, зачем он так кричит на подчиненных, ведь он унижает их, они не могут ответить ему тем же. Он ответил:

— А что тут такого? Меня тоже разносят дай бог!

— Ваши родители бранились между собой? — спросил я тогда.

— Еще как!

— И вам, наверно, попадало?

— Спрашиваешь! Попадись батьке на-под горячую руку — живо штаны спустит.

Он с детства не считал крик оскорбительным и усвоил, что кричать можно и даже надо, как на лестнице, сверху вниз: старшему на младшего, начальнику на подчиненного.

У меня на всю жизнь сохранилась стойкая неприязнь к кричащему. Даже в армии не сносил начальственного высокомерия, за что и получил однажды пять суток гауптвахты, а на «гражданке», если сталкивался с попыткой накричать, просто отказывался слушать. Зато и прослыл человеком тяжелого характера.

Кстати, о характерах. Как-то так получилось, что героями моих очерков становились люди, у которых, по мнению их начальства, были трудные, упрямые, своевольные, сложные характеры. На самом деле они-то как раз и были людьми с убеждениями. Убежденный человек и интересен пишущему. О бесхребетном только то и напишешь, что он флюгер. А «своевольный» — всегда конфликт, всегда борьба и движение. На их судьбах видишь процесс выковки убеждений. Для таких перо публициста есть лучшая поддержка. Становясь потом друзьями, мы не раз говорили об истоках характера, и у всех выходило одно: детство, родители, семья.

Исток, чтобы стать рекой, должен вобрать в себя притоки. Воды истока и воды притоков образуют реку. Для меня и для моего поколения притоками были общественные идеи 30—40-х годов, идеи победно шествующего социализма. Идеи воплощались в новые нормы морали и нравственности: добра и справедливости, трудолюбия и скромности, патриотизма и готовности к служению народу. Эти нормы воспринимались нами как естественное продолжение усвоенных в детстве, как воспринимаются рекой воды притоков, и — формировались убеждения. Они подверглись суровому испытанию войной, выдержали и закалились. Они не поколебались и на крутых виражах переоценки личностей, ибо питались такими истоками, как вера в народ и служение Отечеству. Нестойкость убеждений, их переменчивость именно тем и объясняются, что замешены они не на незыблемости истока, а на конъюнктурности притоков. У того, кто не впитал с материнским молоком понятия о порядочности как основе народного бытия и духа, убеждения подобны лесу без корней: наросло много и всякого, но до первого ветра.

Встречались мне на пути люди, кажущиеся принципиальными. И были с ними столкновения. Кончалось всяко: и поражением, и победой. Но любопытна оценка временем: то, что в период конфликта выглядело моим поражением, впоследствии оказывалось нравственной победой. Помню, однажды, после