Оникромос - Павел Матушек

у нее в ушах. Голос сына полностью поглощал ее внимание, поэтому она даже не заметила, что Уильям и Як бегут прямо за ней. И это их устраивало, потому что они не собирались ее задерживать. Еще нет.

Внезапно они потеряли ее из виду. Они начали нервно обыскивать коридор.

– Где она? – прокричал раздраженный Уильям. – Не растворилась же в воздухе.

– Мы что-то пропустили, какой-то проход, проем…

– Я усилю сигнал слежения. Если она все еще в пределах досягаемости, мы обязательно найдем ее.

«Пройди через туннель, затем обогни столб и спустись по наклону».

Шепот Брайана становился все громче и отчетливее. Энн чувствовала, что с каждым шагом приближается к сыну. Она спустилась по широкому пандусу и оказалась в низкой, но просторной камере, напоминавшей подземный гараж. Трудно было судить о ее размерах, потому что свет фонарика был слишком тусклым, чтобы осветить помещение целиком. Голос Брайана умолк. Женщина беспомощно огляделась. Вдруг она что-то увидела. Вдали, где-то в глубине комнаты, мерцала желтая искорка. Она манила и притягивала. Энн не удержалась и двинулась к ней.

«Правда красиво, мамочка?».

Брайан был прав. Там стоял большой хрустальный шар. Он был больше ярда в диаметре. В его молочной полупрозрачной сердцевине плясала золотая искорка. Восхитительно и неторопливо она переливалась снизу вверх и сверху вниз. Она источала золотое сияние, которое проникало вглубь тела и светило в нем невероятно искренней нежностью, глубоким состраданием, безграничной любовью. Этот чудесный, ослепительный шар из цельного, шелковисто-гладкого кристалла был подобен зримому присутствию заботливого и любящего бога. Энн качнулась, опустилась на колени и зарыдала. Горячие слезы потекли по щекам.

– Да, милый, красиво.

«Ты должна помочь мне, мамочка».

Когда Энн смотрела на шар, все казалось понятным, очевидным и легко принималось. Ни о чем не нужно было спрашивать. Энн знала, что нужно делать, она смирилась с этим и не пожалела, что ее обманули.

Уильям и Як все еще кружили по коридорам и не могли найти ее.

– Датчик показывает, что Энн рядом, но я не знаю, как до нее добраться. Кажется, это где-то под нами. Ничего не понимаю.

– Она нашла какой-то спуск. Мы должны были заметить.

– Невозможно. Мы проверяли несколько раз.

– Тогда давай еще раз проверим.

Энн навалилась на шар всем телом. Он был очень тяжелый, но женщине удалось сдвинуть его с места. Он медленно покатился вперед. Но золотая искра по-прежнему переливалась снизу вверх и сверху вниз в одной плоскости.

«Еще немного. В конце комнаты поверни направо, затем вверх по наклону и до конца коридора».

Голос, который она слышала, принадлежал уже не Брайану, но Энн это не волновало: шар придал ей сил, чтобы она могла наконец смириться со смертью сына и мужа. Она сожалела только о том, что скоро ей придется расстаться с этим хрустальным чудом. С огромным усилием перекатила шар через край пандуса. Дальше было уже легче. В конце короткого коридора находилась халцедоновая воронка – вход вертикальной шахты. Шар идеально подходил туда. Он исчез внутри с характерным звуком глухого всасывания, как у пневматической почты. У Энн не осталось сил. Пот замерзал под одеждой, и она почувствовала, что далеко не уйдет. Она села у стены. В таком положении ее и нашли.

Энн слабо улыбнулась.

– Это опять вы… Я знаю, почему вы притащили меня сюда.

– Да? – спросил Уильям, внимательно оглядываясь по сторонам.

– Я должна была ответить на зов.

– На зов?

– Тот, который вы не слышали. Кажется, мне удалось. Я прошла инициацию?

– Разумеется, – ответил Як.

Тут Энн вспомнила, что в Антарктиде нет и никогда не было коренного населения. Она разразилась смехом, и эхо превратило его в грустную мелодию с множеством ритмов, напоминающую что-то мимолетное, прекрасное, безвозвратно утраченное.

Сорммирк

Проливной майский дождь стекает по мелким листьям яблони, словно время, сочащееся сквозь сложную сеть гигроскопичных протоков, достигающих самых скрытых, самых загадочных уголков моего тела.

Я, Сорммирк, – тот, кто привел в движение самого себя и сумел оторваться от Матрицы, – я повторяю это бесконечно, рассматриваю с разных сторон, пробую всевозможными способами, но все равно ничего в этом не понимаю.

Я дрожу, будто вижу огромную тень, которая маячит под ровной гладью спокойного озера, и пытаюсь вспомнить, как оказался в доме Скарлетт и что я здесь делаю. Но я не могу. У меня в голове пустота, которую я с нарастающей паникой пытаюсь заполнить.

Мне сложно понять, что приближает меня к открытию тайного смысла и что отдаляет от него. Я иду на ощупь, исследую различные возможности и терпеливо подгоняю под себя невозможные формы чуждых вещей, длинные последовательности незнакомых слов и загадочные образы и эмоции, которые постоянно возникают в моем сознании.

Ее отец стоит рядом, слева от меня, Скарлетт плачет, скорчившись в кресле за моей спиной, а Джон, бледный и потрясенный, смотрит в окно, почти прижав лицо к стеклу. Над треугольным запотевшим пятном, оставленным на стекле его дыханием, в отражении видны глаза Джона, бегающие, испуганные, заглядывающие во все закутки сада. Во все, кроме того места под яблоней, где лежит мокрый темно-коричневый ком, над которым еще поднимается тонкая лента седого дыма.

Плоды этих усилий не впечатляют, но с этим ничего не поделаешь. Опыт неудачных экспериментов подсказывает мне, что любая попытка ускорить этот процесс только уведет меня в сторону. Я потеряю след и погружусь в иллюзию, которую будет трудно развеять. Здесь есть свой темп, который то ускоряется, то замедляется, и зависит он никак не от меня, а от чего-то другого, минерально вписанного в глубинные структуры материи, из которой я состою.

Все молчат. Я с трудом сглатываю слюну и собираюсь с духом. Мой взгляд наконец осмелился скользнуть по омытым дождем яблоневым листьям и застыть на пригорке мокрой шерсти. Да, я уже вспомнил. Джон обещал, что если я приеду вместе с ним, он одолжит мне на выходные свой «корвет». Но я не поэтому согласился. Я дружу со Скарлетт с детства и хорошо знаком с ее родителями. Поэтому мне казалось, что я смогу уладить дело по-дружески, без особых трений. И действительно, у нас все шло неплохо. До определенного момента.

Поэтому даже сейчас я не рискую запустить ускоренную циркуляцию мыслей и не пытаюсь силой извлечь потенциальные решения из глубоких каверн разума. Я знаю, что это ничем не поможет, а только усугубит мое положение, и без того тяжелое. Я мог бы даже счесть его безнадежным, если бы всеми силами не гнал от себя эту мысль. Поэтому