Оникромос - Павел Матушек

только Скарлетт и мистер Джонатан. Я удивился, но оказалось, что Джефф должен появиться с минуты на минуту, а мать уехала и не будет участвовать в переговорах. Скарлетт и Джон сели напротив друг друга. Мне не нужно было ни в чем их убеждать. Они очень хотели помириться. У них все еще оставались чувства друг к другу. Думаю, собака была заперта в другой части дома, потому что я ее нигде не видел. Снаружи потемнело, пошел дождь, и небо озарилось молниями. Тем не менее казалось, что дело движется в правильном направлении. Скарлетт уже собиралась впустить собаку в комнату, но вдруг мы услышали ее лай. Он доносился снаружи, мы вскочили с мест и подошли к окнам. Каким-то образом пес выбрался на улицу и помчался по саду. При виде его Джон застонал от удовольствия. Зверь гонялся как сумасшедший, валялся в траве, ловил струйки дождя и подпрыгивал к ветвям деревьев, с которых стекала дождевая вода. Мы смотрели на животное завороженно. Джон положил руку на стекло, как будто хотел погладить любимого Боба через стекло. Пес подбежал к яблоне, прыгнул вверх, и тут в него ударила молния. На долю секунды мощный разряд разорвал сад на две половины, обожженные едкой белизной. Грохот сотряс весь дом. И нас тоже.

Мы стоим в оцепенении.

Я опустошен, подвешен над тихим гулом отсутствующих мыслей. Я не осознаю, что происходит. Я не знаю, где я. Но это не займет много времени. Скарлетт начинает истерически всхлипывать, отходит от окна и сворачивается в кресле. Никто не утешает ее. Джон с безумным взглядом прильнул к стеклу. По его телу пробежала серия неконтролируемых судорог. Мистер Джонатан кажется отсутствующим, он неподвижно смотрит в одну точку, как будто спрятался от всего этого далеко вглубь себя. А я смотрю, как проливной майский дождь стекает по мелким листьям яблони, словно время, сочащееся сквозь сложную сеть гигроскопичных протоков, достигающих самых скрытых, самых загадочных уголков моего тела. Я смотрю и обретаю самого себя. Возвращаются воспоминания и эмоции, сплетенные в странный колючий жар, пульсирующий под ребрами. Сознание того, что произошло, возвращается. Внезапно я снова становлюсь собой, и в теле сгоревшей собаки нахожу свой шанс. Я двигаюсь, готовый сделать то, что должен. Выхожу на улицу. Никто не останавливает меня, никто не спрашивает, что я собираюсь делать. Из сарая, где мистер Джонатан хранит сельскохозяйственные инструменты, я беру лопату. Затем прохожу между деревьями. Дождь почти прекратился. Я подхожу к частично обуглившемуся трупу, просовываю под него лопату, поднимаю его и направляюсь к своему «вольво». Я тороплюсь. Знаю, что мне нужно уйти, пока Скарлетт и Джон не пришли в себя. В багажнике у меня лежат толстые полиэтиленовые пакеты, в которых я обычно перевожу землю или торф. Вынимаю один, бросаю в него мертвую собаку, завязываю мешок и кладу ее за запасное колесо, чтобы во время езды тело не швыряло по багажнику. Для уверенности кладу на мешок лопату. Теперь я быстро сажусь в машину, запускаю двигатель и трогаюсь с места. Я смотрю в зеркало. Пусто. Никто не выбежал за мной на улицу. Хорошо. Очень хорошо. Я подъезжаю к кольцевой развязке и поворачиваю налево. Я еще не знаю, куда мне ехать, но думаю, если буду достаточно долго бродить по окрестностям, то наконец-то что-нибудь придумаю. Я проезжаю мимо магазинчика металлических изделий мистера Друсса. Вывеска с именем привлекает мое внимание и подсказывает идею. На холмах есть большой участок, густо заросший дикой травой, крапивой и высокими кустами боярышника. Два года назад кто-то огородил этот клочок земли, но так ничего и не предпринял на этом месте. В городе уже давно ходят слухи, что именно мистер Друсс купил этот участок. Эта ассоциация начинает направлять меня.

Я почти упустил это! Поток существования замкнулся в петлю и начал набирать скорость, а затем появилось нечто, что почти показалось мне знакомым. Почти. Я немедленно ускоряюсь.

Ускоряюсь. Через двадцать минут я на месте. Подъезжаю к закрытым воротам. Оглядываюсь, чтобы убедиться, что за мной никто не наблюдает. Перебрасываю через ограду мешок и лопату, а потом перелезаю сам. В глубине участка натыкаюсь на большой куст боярышника и думаю, что здесь будет хорошо. Раздвигаю колючие ветки и возле корней выкапываю неглубокую яму. Бросаю в нее мешок и засыпаю. Затем я возвращаюсь домой. Я не звоню Скарлетт, не проверяю, что происходит с Джоном. Я убежден, что странная смерть собаки была лучшим, что могло случиться с ними сейчас. Благодаря ей они получили второй шанс. Я чувствую невероятную усталость и просто иду спать. Как ни странно, после всего случившегося меня не мучает бессонница. Но в два часа ночи меня будит мистер Джонатан. Что-то случилось. Что-то плохое. Я знал это еще до того, как окончательно проснулся и мистер Джонатан рассказал мне, кто перерезал себе горло. Сначала он объясняется и извиняется, что приехал только сейчас. Потом, со слезами на глазах, переходит к конкретике, и до меня доходит, что на моей совести Джон, который менее чем через полчаса после моего отъезда нашел на кухне нож и вспорол себе шею. Когда он умирал, Скарлетт все еще лежала, свернувшись калачиком в кресле, но была уже без сознания. Мистер Джонатан вызвал полицию и скорую. Джефф, опоздавший на трагические переговоры, на этот раз взял ситуацию в свои руки и помог отцу пройти через утомительную процедуру допроса. Не желая доставлять мне неприятностей, мистер Джонатан не упомянул полиции, что незадолго до происшествия я тоже присутствовал в его доме. Джефф активно поддержал показания отца, хотя точно знал, кто привез сюда Джона. Врач, осматривавший Скарлетт, велел немедленно доставить ее в больницу. Она едва дышала и имела все признаки сердечного приступа. Доктор спросил, есть ли у Скарлетт проблемы с наркотиками, и Джефф чуть не набросился на него с кулаками. Вмешался шериф, он посадил отца и сына в свою патрульную машину и поехал вслед за скорой в больницу. На месте выяснилось, что состояние Скарлетт даже хуже, чем предполагалось. Ее печень и почки настолько разрушены, что неизвестно, доживет ли она до утра. Мистер Джонатан хочет, чтобы я поехал к ней. Прямо сейчас. Пока она еще жива. Поэтому я одеваюсь и еду. Я все время надеюсь, что это просто плохой сон и я скоро проснусь. Но ничего подобного. Я добираюсь до больницы, и даже ее вид – а она выглядит так, будто за несколько часов постарела на сорок лет – не пробуждает меня от