Оникромос - Павел Матушек

– Все кончено, мы можем возвращаться, – сказал он разочарованно.

– Необязательно.

– О чем ты говоришь? Мы никогда не переберемся на ту сторону. Если бы стены кессона были шероховатыми, мы бы попробовали по ним подняться, а так…

– А если нам немного не хватает?

– До чего?

– До вершины. В том месте, где кончается наша лестница, эта стеклянная гадость уже не нависает. Может, всего один прыжок отделяет нас от самого верха. Трудно судить, если нельзя взглянуть.

– Неужели ты хочешь…

– А что нам терять? К тому же я буду смотреть вверх и не увижу Эбрену. Ведь однажды я уже сделал что-то подобное и ничего не случилось. Я просто гляну.

Наступила напряженная тишина. Даже бездна шептала тихими отголосками, словно ожидая их решения.

– Ты же сказал, что тебе не стоило этого делать, – напомнил Тенан.

– Мне это не нравится так же, как и тебе, но, честно говоря, мы уже испробовали все возможности, и если у вас нет лучшей идеи, то позволь мне сделать то, что я должен.

– У меня плохое предчувствие.

– У меня тоже. Это ничего не меняет.

Тенана охватила дрожь. Он понимал, что ничто не остановит Хемеля.

Замин поднялся по шатким кубам на вершину крутой лестницы, прильнул к теплой стекловидной поверхности и откинул голову, чтобы быть уверенным, что в худшем случае увидит потолок кессона. Он был морально готов к тревожному виду тягучих волн темно-оранжевого света, клубящейся взвеси раскаленных искр, заполняющей пространство и будто растворяющей материю, – и открыл глаза.

Хемеля ослепил яркий бело-голубой свет. Источала его выпуклая округлость громадного объекта, который доходил до серой поверхности потолка, был затоплен в покрытый засохшим илом грунт и опирался о стены. Некая невероятная, мощная форма вклинилась поперек кессона и полностью перекрыла проход. Лестница, которую Хемель построил вместе с Тенаном, не доходила даже до половины его высоты. Замин был ошеломлен размерами объекта и кессона. Еще минуту назад и то и другое казалось ему гораздо меньше, но теперь, оценив, насколько мизерными были их усилия перед лицом этой необъятности, он испытал приступ горького, истерического смеха, который мгновенно застыл у него в горле.

Нечто вынырнуло из недр объекта, выросло и прилипло к внутренней поверхности толстого стекла. Оно было круглое, больше дома, крупнее трехмачтового судна с развернутыми парусами. Оно переливалось подобно жидкому медному кристаллу. По его поверхности проскакивали серебряные искорки, которые, словно стайка микроскопических электрических рыбок, следовали в одном направлении. Сначала они бесцельно кружили, и в их движении невозможно было обнаружить никакого смысла, но вдруг, в самом центре сверкающего медного щита, открылось черное бездонное отверстие и серебряные искорки стали к нему перемещаться. Они скапливались у кромки, волнами накатывали к середине и исчезали, вспыхивая на краю черной дыры.

Хемель был уверен, что это ксуло, потому что уже видел подобные явления, но в гораздо меньших масштабах. Никогда еще он не сталкивался с таким крупным артефактом. Ему было интересно, каким образом заминам удалось запихнуть его в кессон. Хемель завороженно смотрел на него и думал, что Тенан тоже должен это увидеть, как вдруг медный щит склонился в его сторону и замин почувствовал на себе убийственный взгляд. В тот же миг он осознал, что на него смотрит огромный глаз. Ужас лишил его дара речи.

– Как это выглядит? Мы пройдем? – спросил снизу Тенан.

Чудовищный зрачок, окруженный кольцом серебряных вспышек, снял с Хемеля тяжесть своего взгляда и скользнул вниз, словно глаз тоже услышал вопрос перуса и захотел взглянуть на него.

– Хемель, что здесь?! – заорал Тенан. В его голосе звучал страх.

Замин хотел объяснить ему это, сообщить о страшном глазе, приободрить, но не мог выдавить из себя ни слова. Хемель напрягся, собрал все силы, но издал лишь тихий, невнятный хрип. Мысленно он стал молиться Таботту, чтобы Тенан не высунул эктоплазматический вырост и чтобы они оба выдержали убийственный натиск взгляда. Но тут зрачок снова сдвинулся, переместился вверх и обнаружил Хемеля, заставив его поморщиться от боли. Интенсивная чернота зрачка обжигала глаза, парализовала, обжигала кожу. Замин не мог пошевелиться, не мог опустить веки, он был уверен, что вот-вот умрет.

И тогда давление ослабло, и все стихло. Погасло бело-синее сияние, бьющее из глубины ксуло, и глаз исчез в темноте, словно спрятался под веком. Воздух наполнился мерцающей темно-оранжевой взвесью вихревого света. Теплое чувство облегчения вернуло Хемелю власть над телом и на мгновение усыпило его бдительность. Поняв, что происходит, он тут же закрыл глаза, но было уже слишком поздно. Это случилось. Стекловидная и неосвещенная поверхность ксуло действовала как зеркало, и Хемель случайно увидел, что в ней отражается; он увидел источник темно-оранжевого света, клубившийся в бездне. Источник этот был подобен бесконечному лабиринту замшелых глыб, угловатых и одновременно округлых, или замерзшему каскаду полуживых кристаллов, взиравших на Хемеля множеством поразительных взглядов, или полированной поверхности застывшей глубины, пульсирующей слизистыми мембранами, или стеклянной птице, плененной роем латунных насекомых, заключенных в одну из бесчисленных ячеек графитового яйца, или чему-то еще, – всему сразу и одновременно ничему, что можно охватить мыслью и назвать. Он увидел Эбрену.

Бездна умолкла. Наступила страшная, гнетущая тишина. И вдруг из этого безмолвия вырвался нарастающий высокий звук. Хемель осознал, что все кончено и Эбрена вот-вот настигнет их, но пассивно ожидать ее прихода не собирался. Он помнил, где стоял Тенан. Мгновенье назад он ясно видел его судорожный силуэт, маячивший на фоне мерцающей бездны. Замин надеялся, что страх настолько парализовал перуса, что тот не успел сойти со своего места. Он оттолкнулся от стекловидной поверхности и прыгнул. Время замедлилось. Разум Хемеля работал на самых высоких оборотах. И хотя глаза его были закрыты, он инстинктивно чувствовал свое положение относительно ксуло, стен кессона и Тенана. При этом Хемель понимал, что, ошибись он с расстоянием, перус окажется раздавлен под его тяжестью после неудачного падения, а потом и он сам погибнет в бездне. Он допускал такую вероятность, но любое действие, даже самое рискованное, по мнению замина, было намного предпочтительнее бездействия.

Хемель с размаху угодил в вязкую слизь, перекувырнулся, используя силу импульса, и остановился на согнутых ногах. Он вытянул руку, чтобы нащупать Тенана. Перус был на месте, неподвижный и жесткий, как пустая скорлупа. Хемель поднял его и ринулся влево.

Высокий писк уже достиг высоты кессона, звенел в ушах, вызывая зубную боль. Хемель бежал, тяжело топая широкими ступнями, пыхтел и фыркал. Из его открытой пасти стекали струйки густой слюны.

Писк стал перекрываться мощным лязгом, словно вокруг разрушались пласты металлического воздуха.

Хемель бежал.