Оникромос - Павел Матушек

прижался лбом к стене и медленно открыл глаза. Он увидел покрытую трещинами поверхность обветренного бетона, залитую мерцающим темно-оранжевым светом, который вовсе не походил на свет, а клубился пульсирующими вспышками, напоминавшими густую взвесь раскаленных искр, просачивался в бетон и колыхался вместе с ним. Хемель тут же закрыл глаза. Так было намного лучше.

– И как? – спросил Тенан.

– Лучше тебе не знать.

– Так ты открыл глаза или нет?

– Я открыл, но мне не следовало этого делать.

– Почему?

– Потому что это лишает устойчивости.

– Ты был прав: я не хочу знать, – коротко заявил Тенан и на ощупь двинулся дальше.

Бездна рокотала и сварливо ворчала, но вдруг по ней прокатился гул, который распался на тысячи отдельных журчащих мелодий, а потом все они, одна за другой, утонули в раскатистом шуме, бесчисленном количестве громких, скрипучих перешептываний на незнакомом языке. Перус старался не обращать внимания на эти звуки, доносившиеся из бездны, и поначалу это удавалось без особых проблем, так как он вынужденно был сосредоточен на изучении дороги. Но когда Тенан поймал ритм – нога вперед, осторожное касание карниза, смещение тела, нога вперед, осторожное касание карниза, смещение тела, – движения стали автоматическими, а мысли все чаще обращались к странным звукам. Чтобы прекратить это, он попытался сосредоточить внимание на чем-то другом. Он отчаянно искал какую-нибудь зацепку, и вдруг вспомнил, что слова Хемеля о разном восприятии света, вызванным различным строением органов зрения, всколыхнули в нем нечто, что он сразу отверг, движимый внезапным побуждением. Остался лишь отголосок того ощущения, тонкий набросок. Тенан силился его воспроизвести и наполнить содержанием, хотя и ощущал сильную ауру убеждения, что не следует этого делать. Он кружил вокруг того, что не мог уловить, перескакивал от одной ассоциации к другой, и внезапно это ему удалось. Он вцепился в свою находку изо всех сил и не собирался отпускать.

– Хемель… – прошептал Тенан, не останавливаясь.

– Ты что-то сказал? Повтори, только громче. Плохо слышно в этом шуме.

– Как можно видеть то, чего нет?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я не могу понять.

– Чего?

– Как это работает.

– Ты не можешь выражаться яснее?

– Карнавал Таботта, нашествие наваждений, странные конструкции, перестройка…

– Что с этим не так?

– А то, что на самом деле ничего этого не происходит.

Хемель тяжело вздохнул.

– Что ты опять выдумываешь?

– Я?! Это вы! А может, это что-то другое. Это всё… Я перестаю что-либо понимать. Это как с этим Импульсом, который поразил только Басала.

Замин почувствовал неприятный зуд в затылке.

– Что ты выдумываешь? – спросил он хрипло.

– Все там, в моих воспоминаниях, достаточно только взглянуть на них под нужным углом. Когда ты объяснил, как работают глаза заминов, в моем сознании что-то сдвинулось. Сначала я не понял, что произошло, наверное, это такая привычка, выработанные рефлексы, заставляющие нас не замечать, но я не сдался и в итоге зафиксировал все в ментальном поле зрения. Хотя мне это совсем не нравится. Совсем.

– Что ты увидел?! – настойчиво повторил Хемель.

Оба они осознавали, что заходят в сомнительное пространство призрачного Линвеногра, почти полностью построенного в сознании местных жителей.

– Ты знал об этом, да?! Скажи, что знал! – воскликнул Тенан.

Замин старался сохранять спокойствие.

– Для нас, ну хорошо, для меня всё это было абсолютно реально, большинство явлений должны были быть такими. И даже если временами появлялись сомнения, я их сразу же отгонял, стыдливо скрывал перед другими. Ведь я ощущал этих чуждых существ в своей голове, слушал их команды и позволял им действовать моими руками, которыми затем монтировал капилляр для транспортировки белого ветра или же строил шестиугольные ячейки, чтобы облака могли крепиться к ним своими тонкими конечностями. Выходя из транса, я оставлял готовые или частично законченные конструкции и впоследствии никогда их не искал, но это ничего не доказывает. Для меня, повторяю, для меня это было реально, хотя случалось, что…

Хемель замолчал. Он пытался что-то сказать, но не мог. Что-то душило его изнутри и блокировало слова. Он никогда еще не чувствовал себя так – словно остановился на пороге темной комнаты и с ужасом осознал, что внутри находится нечто такое, чего ему ни при каких обстоятельствах не следует видеть. Тенан ощущал его страх и понимал первопричину. Ему был знаком источник этого страха.

– Значит, я был прав, – сказал он. – Ты не уверен в своем опыте. Это интересно, потому что я не замин и до сих пор у меня не было причин сомневаться в правдивости того, что происходит во время карнавала Таботта, но сейчас… Сейчас я помню кое-что другое.

– Да твою ж мать…

– Ничего не говори. Оставь это мне. Четыре года назад, рано утром, сразу после карнавальной ночи, я отправился в порт за посылкой. Мне надо было забрать подарок для уважаемого старейшины моего трубодома – живую деревянную скульптуру, созданную трутлями, доставленную в Линвеногр одним из больших купеческих кораблей, которые могут ходить не только по озерам и рекам, но и по морям. Я всегда мечтал попасть на такой корабль и посмотреть на него с близкого расстояния, поэтому был рад, что моя мечта сбылась. К тому же появилась редкая возможность поиграть с произведением трутлей. Так что меня ждало двойное удовольствие, и я не спешил обратно в трубодом. Преодолев более половины пути, я заметил группу из пяти тульп, парящих над узким переулком. Я подошел ближе. Оказалось, тульпы кружат над небольшим квадратным участком земли, расположенным между домами заминов. Площадка эта была обнесена импровизированным забором и охранялась двумя гвардейцами. Я сразу понял, что здесь не пройти, и немного расстроился, потому что слева от меня была стена Энез, и мне пришлось бы вернуться к Аполлабию, а затем пройти через Салос или же двигаться по каналам в сторону Томора, а затем вдоль берега озера. В любом случае меня ждала долгая прогулка. Я спешил, но мне стало любопытно, что происходит за забором. Впрочем, не только мне. Вокруг уже собралась большая группа зевак. Я присоединился к ним.

Как я уже говорил, между домами был небольшой квадратный заболоченный участок, топкий и густо поросший водной травой. И там, в этой травянистой трясине, сидели кружком четверо заминов. У них были пустые отсутствующие взгляды, но их руки работали с необыкновенной точностью. Они все время тянулись к своей пасти, вынимали из нее маленький желтый сияющий кирпичик, а потом оставляли его перед собой в воздухе, и он не падал. Когда я пришел туда, кирпичей было уже очень много, но замины продолжали добавлять всё новые.