Галерея женщин - Теодор Драйзер

прекрасной. Я часто думал, что, если Альбертина очень разбогатеет, она распорядится деньгами с изяществом и вкусом, может, даже будет принята в светском обществе, если изменится Фил или она выйдет замуж во второй раз. У нее была такая особая осанка и манеры – осанка и манеры человека из высшего общества. К тому же тонкое понимание искусства. Помню красивую мебель, идеально расставленную в гостиной, прекрасное бронзовое кипрское зеркало, старый испанский сундук (в котором, по ее словам, у нее хранилось белье), парочка гобеленов. Еще она любила музыку, а если говорить о сочетании музыки и светского общества, то оперу. Она была одной из немногих моих знакомых, кто проводил здесь четкое разграничение, и это в то время, когда большая опера со всем ее грохотом и рассогласованностью темпераментов в музыке все еще считалась публикой summum bonum[28] всего лучшего в музыкальном мире. Что касается ее литературного вкуса, то она предпочитала Харди, Франса, Джорджа Мура, Генри Джеймса. Но когда ей читать, жаловалась она, если Фил по крайней мере три последние года приглашает к ним на ужин гостей в основном ради бизнеса, а потом их еще надо везти в театр или ночной клуб? И все это делать «по высшему разряду»!

– Поначалу мне было тяжело, – рассказывала она мне, – потому что многое я пыталась делать сама. Потом я решила, что для Фила важнее моя внешность, чем мои старания, поэтому я заставила его оплатить японского повара и английского дворецкого. Теперь я жалуюсь только на одно: когда у меня все идеально приготовлено, не приходят ни он, ни его гости.

С этими словами она странно посмотрела на меня, приподняв свои длинные, почти ровные брови, как было свойственно только ей.

– Но я начинаю привыкать, – с некоторой грустью улыбнулась она. – За шесть лет я многому научилась. И Фил правда замечательный человек. Но мне бы очень хотелось, чтобы он думал не только о делах.

В тот период произошли некоторые незначительные события, относившиеся только к нам двоим. Вспоминаю, как однажды – во время второго или третьего визита – до или после ужина, точно не помню, Ольга играла на пианино, и надо сказать, играла прекрасно, Фил курил сигару и читал Британскую энциклопедию или какую-то книгу по искусству. Альбертина собиралась войти в комнату, но, увлеченная красивым музыкальным пассажем, остановилась, прислонясь к одной из колонн, отделявших небольшой холл от гостиной. И потом – я часто задумывался почему – ее взгляд встретился с моим, когда я сидел в полутемном углу в другом конце гостиной. И в тот момент я впервые почувствовал внезапную дрожь – жар, слабость или то и другое вместе – из-за ее пристального, однако, по-видимому, бессознательного взгляда. Все это время Ольга, конечно, продолжала играть и тоже пребывала в забытьи. Когда музыка отзвучала, я выпрямился в кресле и подумал об Альбертине. Ольга что-то сказала мне, а Альбертина потом некоторое время на меня не смотрела. Я решил, что все это мне привиделось. Слишком я романтичен! Но какая она была красивая! А потом я подумал, что могла бы почувствовать Ольга, если бы прочла мои мысли.

Был и еще один случай. Ольга, Альбертина и я были на концерте. Альбертина, насколько я помню, сидела у перил чуть впереди и справа от меня. Мы уже тогда стали хорошими друзьями, но все-таки не такими близкими. Несмотря на описанный выше взгляд, я не чувствовал, что близость между нами возможна. Она слишком хорошо относилась к Филу и слишком ответственно воспринимала свои дела и обязанности. Я убедил себя, что у меня нет оснований воображать, будто она когда-нибудь испытает хоть какое-то влечение ко мне. Но во время концерта в перерыве – когда игра знаменитого скрипача заставила публику замереть в восторге – она повернулась ко мне и прошептала:

– Иногда я чувствую, что не надо мне приходить и слушать такие вещи. Они делают мою жизнь такой нелепой, такой плоской. От них я лишь становлюсь несчастной.

– Почему? – удивился я. – У вас есть все! Красота, возможности, будущее.

– Ничего у меня нет. И не будет.

– Ерунда! Что вы хотите этим сказать? Почему нет?

– Потому что я никогда не смогу использовать то, что у меня, по-вашему, есть, так, как вы предполагаете. Я не могу делать то, что другие сделали бы на моем месте. Наверное, я слишком жалею людей или слишком предана и отзывчива.

И она снова посмотрела на меня своим добрым и нежным взглядом.

Я нахмурился. Казалось, возможность иметь ее в качестве друга, не говоря уж о возлюбленной, следовало тотчас же исключить. Из-за чего я помрачнел и расстроился. После концерта мы пошли куда-то выпить по чашечке чая, потом я отказался от приглашения на ужин и ушел домой.

И все же некоторое время спустя – может быть, месяц – произошло третье событие или случай, когда я сказал ей: «Вы не против?» Помню, она посмотрела на меня как-то странно, немного нервно и вышла из комнаты, возможно, чтобы поправить прическу или переодеться. Но вскоре вернулась, и, сидя за предобеденными коктейлями, мы разговорились о разных вещах – об Ольге, об общих знакомых, – фигурировавших в газетных скандалах. И все это время я ощущал что-то новое, необычное в ее настроении и манерах. Это щекотало мне нервы, возбуждало разные мысли, заставляло волноваться и надеяться.

Наконец она сказала:

– Филу опять повезло.

Клойд собирался сделать его своим партнером. И она рассказала, что в связи с этим Фил только что подписал крупный договор на поместье на Лонг-Айленде, которое они с Клойдом собираются использовать для летних продаж. Кроме того, она с Филом, скорее всего, переедет отсюда на верхнюю Пятую авеню или куда-то в тот район.

– Великолепно! – воскликнул я. – Разве я не говорил, что вы скоро войдете в роль знатной дамы?

Но она лишь усмехнулась.

– Только не с Филом, – спокойно сказала она. –