Галерея женщин - Теодор Драйзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, больше не надо, – сказала она бесстрастно.
– Но ведь ты только что призналась, что дорожишь мной, разве не так?
– Так.
– И это правда?
– Да, каждое слово правда. Но это не приведет ни к чему хорошему ни тебя, ни меня. Не может. Не приведет. А если ты будешь настаивать…
И она посмотрела на меня пытливо, озабоченно, немного вызывающе.
Я был расстроен, рассержен, но не зол; она так мне нравилась, что я не мог уйти и отказывался ей верить. Мы все говорили и говорили, пока в полночь не пришел Фил. К тому моменту мы решили, что останемся самыми лучшими друзьями. Она может рассчитывать на мою самую верную, бескорыстную дружбу, а я на ее. Куда бы они ни переехали, я, если получится, всегда смогу бывать у них. Она будет так рада! И она сделает для меня все – мне достаточно только сказать, – ибо я должен помнить, что она любит меня, правда любит, и очень сильно! И я ушел, уверенный, что весьма скоро буду обладать этой женщиной, несмотря на все ею сказанное.
И все же, хотите верьте, хотите нет, после похожих эпизодов – одних более, других менее страстных, но всегда тайных – я так и не смог добиться, чтобы она пришла ко мне на свидание, о котором нам даже удалось условиться, какое бы время и место ни было назначено. Все продолжалось в том же роде, она не переставала сопротивляться, хотя неизменно снова и снова уверяла меня в своей любви – она всегда будет любить меня и мне не надо бояться, что ее чувства когда-нибудь переменятся. Ах, если бы я знал, как ей приятно, какое ее охватывает волнение, когда я неожиданно, без предупреждения вхожу в комнату или когда она вдруг слышит мой голос по телефону! Неужели я не понимаю? Только обязательства перед Филом заставляют ее отказываться от удовлетворения моих желаний. Ибо, честное слово, она хорошо относится к нему, помня о прошлом и испытывая благодарность за настоящее. Но то, что происходит между нами, подобно горящему пламени! Ужасно! Эти чувства делают ее почти больной, но зато придают мужества и вселяют надежду, и жизнь становится сносной. Неужели я ей не верю? Но она не может быть со мной. Я должен подождать – подождать, пока что-нибудь изменит ее, сделает достаточно сильной, чтобы преодолеть свою благодарность и сочувствие к Филу и набраться решимости, чтобы получить то, чего она хочет больше всего на свете.
Но в конечном счете, почти вопреки Альбертине, все произошло, хотя наши отношения продолжались с переменами настроения и периодами сожалений, даже ссор и временных расставаний почти три года и завершились наконец теплой и долгой дружбой.
Мы отправились на просмотр довольно большого поместья на южном берегу Лонг-Айленда, недалеко от Саутгемптона, которое Фил – поначалу рассматривавший другое, но та сделка сорвалась – предложил использовать в качестве главной летней резиденции для продвижения продаж потенциальным клиентам различных предметов искусства. Предполагалось, что на покупателей должны будут произвести впечатление особенные развлечения и светские связи, которые Фил с помощью Клойда и его знакомых собирался здесь продемонстрировать. Это было новое предприятие для концерна «Миллертон – Клойд», а для Альбертины открывалась перспектива светских испытаний, ранее ей неведомых, да еще с деталями, не вполне ей знакомыми. В основном речь шла о том, чтобы принимать компанию торгашей и дармоедов, вертящихся вокруг Фила, которые заявятся туда по протекции его и Клойда, чтобы что-то продать на комиссионной основе. Вместе с ними предполагалось пригласить истинных, хоть и обедневших светских львов (тех, кто остался со времен «четырех сотен»[29] Уорда Макалистера), которые должны были придать если не настоящий, то хотя бы кажущийся блеск собранию и таким образом произвести впечатление на предполагаемых богачей-покупателей (в основном мультимиллионеров с Запада), коль скоро их удастся туда завлечь. Также по приглашению Клойда могли, вероятно, прийти и его друзья, действительно значительные представители американского общества, которых Клойд, полагаясь на Фила – на его организаторские способности, – собирался принимать почти по-королевски.
И действительно, для меня, как и для многих других, картина складывалась по-своему интересная и даже захватывающая. Она обозначила начало удивительно разнообразной, пестрой и интересной жизни, захватившей впоследствии Альбертину и ее мужа. Однако в итоге она повлияла на них обоих далеко не лучшим образом и сделала Альбертину холодной, разочарованной, почти безразличной ко всему женщиной. Что касается меня, то я никогда не забуду о своем участии в некоторых наиболее увлекательных событиях той поры.
Но здесь мне следует остановиться и рассказать о совершенно феноменальном успехе Миллертона. Ничего подобного я не встречал, по крайней мере в этой области. К тому времени он был уже довольно богат – я бы оценил его состояние в восемьсот-девятьсот тысяч, – занимал ведущее положение на избранном поприще и имел, как с горькой иронией выразилась Альбертина, небольшой круг собственных придворных, как светских, так и деловых. Ох уж эти разорившиеся французские и итальянские графы и графини! Эти английские джентльмены с титулами, но без средств! Все были рады угождать ему за деньги и рекомендации (Клойда), которые Фил всегда был готов предоставить. И какие поручения они для него выполняли! Приобретались предметы искусства, потом продавались нуворишам, и все это осуществлялось путем всевозможных интриг! Я бы назвал эту коммерческую историю почти постыдной. И все же я много раз спрашивал себя, действительно ли Фил-бизнесмен настолько порочен. Должен ли он был оставаться кому-то другом, если все в этом мире надевают маску дружбы лишь ради наживы? Да и мог ли он им быть? А был ли он верным мужем и искренним любителем искусства? Иногда я об этом задумывался, потому что в зависимости от ситуации Фил выглядел то увлеченным, то отстраненным, то безразличным, но в то же время неизменно оставался очень сердечным, учтивым, счастливым и веселым. Я не уставал о нем размышлять.
Все же в определенном смысле
